Лебеди Леонардо
Шрифт:
Нельзя недооценивать своих врагов. Не бывает простых решений. Как часто отец пытался внушить эти мысли Изабелле. «Никогда не забывай об этом. От того, что кажется неважным и незначительным, происходят самые большие бедствия». От кого она слышала эту фразу? Точно не от отца. Впрочем, мудрость суждения от этого не менялась.
Внезапно Изабелла поняла, что, задумавшись, сбилась с ритма. Она снова вступила, и три женщины, пережившие привязанность Лодовико, пропели последнюю строку песни той, которая не выдержала накала своей любви к нему. Юное и наивное лицо Беатриче смотрело на них, никого не обвиняя и не осуждая. Изабелла сомневалась только в том, выдержал бы этот взгляд Лодовико? Герцог мог обвинять в своих бедах французов, короля Людовика, Франческо, венецианцев, отца Изабеллы и Беатриче или даже саму Изабеллу; был волен жаловаться Господу и Фортуне, отступившимся от него, но не предал
Кто знает, возможно, превратностям Фортуны не стоит удивляться.
Написать письмо французскому главнокомандующему, чтобы отстоять свои права на виноградник.
Приготовить книги, чтобы с утра отдать их погонщику мулов (использовать какие-нибудь простыни для того, чтобы их не повредить).
Не забыть упаковать маленькую печь из трапезной.
Захватить футляр для бумаг и ящик с красками, которые принадлежат мессиру Жану Перреалю, и не забыть спросить, как он сушит краски, а также узнать способ изготовления белой соли и цветной бумаги.
Забрать ящики с семенами, включая лилии и арбуз.
Отослать сбережения в банк Монте ди Пьета во Флоренции.
Написать письмо Браманте. Постараться найти его в Риме.
Послать Салаи к Луке Пачоли, чтобы был готов к утру.
Салетта не закончена. Здания Браманте не достроены. Кастелло захвачен, имущество герцога конфисковано. Сам герцог утратил свой титул, владения и свободу. И ни одно из его начинаний так и не завершено.
К тому времени, как в Мантую прибыл Леонардо, Изабелла приняла столько беженцев, что не знала, где размещать новых. Однако она, ни минуты не колеблясь, выставила бы из покоев собственную мать — «Упокой, Господи, ее душу и прости меня, грешную», — чтобы достойно принять великого художника. Изабелла нашла Леонардо временное пристанище, в дальнейшем пообещав подарить дом, если magistro решит остаться у нее на службе.
— Я направляюсь в Венецию, куда меня призывает синьория. В последнее время герцог Лодовико подстрекал турок к нападениям на приграничные с Венецией земли, чтобы ослабить их армию. Турки не хотят подпускать к своим границам французов — кому нужен новый крестовый поход? Поэтому они возобновили нападения на венецианцев. Я покажу нашим венецианским друзьям, как истребить целое полчище варваров, затопив долину, которую они заняли. Кроме того, синьория захотела увидеть мои чертежи боевых подводных кораблей.
— Удивительно, — отозвалась Изабелла. — Не будете ли вы так любезны показать эти чертежи мне?
Леонардо исподлобья взглянул на Изабеллу, затем, понизив голос, промолвил:
— Не могу, ваша милость, хотя больше всего на свете мне хотелось бы удовлетворить ваше любопытство. Я не должен никому раскрывать своих секретов. Мне слишком хорошо известна грешная людская природа, и я не сомневаюсь, что люди используют мои изобретения для убийства и разрушения морского дна. Мой девиз таков: не заводи учеников — и всегда останешься первым.
Странный и загадочный человек. И снова он ускользает от нее, снова идет по жизни своим путем.
— Вижу, вы намерены следовать собственным планам. Однако, прежде чем вы покинете нас, позвольте напомнить вам о долгой и блестящей карьере Андреа Мантеньи, которую он сделал под нашим покровительством. Мантуя — очень спокойное место, не говоря уже о том, как сильна власть моей семьи в Ферраре. Мой муж и отец в настоящее время находятся в свите французского короля. Поэтому здесь вы будете в безопасности и сможете полностью сосредоточиться на работе. Вы никогда больше не будете испытывать недостатка в деньгах.
— Только обязательства перед венецианцами не позволяют мне принять ваше предложение. Мое первейшее желание — служить вам, маркиза, но, к сожалению, я не располагаю собой. Ничего нельзя поделать.
В тоне Леонардо не было ничего покровительственного, однако Изабелле казалось, что он пытается утешить ее.
— Подумайте над моим предложением. Возможно, когда вы завершите ваши труды для венецианцев, то вернетесь в Мантую?
— Ваше предложение — честь для меня. Уверяю вас, я никогда о нем не забуду.
Художник чопорно поклонился, давая маркизе понять, что собирается уходить, или просто не желая продолжать разговор. Глядя на его седую макушку, Изабелла подумала, что, оставаясь предельно
Однако Изабелла не оставила мыслей позировать Леонардо. Зная его много лет, Изабелла успела понять, что с magistro следует вести себя осторожно. Обходительный с женщинами, но совершенно к ним равнодушный, он не позволял никому собой управлять. Поэтому Изабелла просто ждала и старалась исполнять все просьбы художника. Каковых оказалось две: Леонардо хотел посетить певца Аталанте Мильоротти, которого знал еще до поступления на службу к Лодовико, и увидеть фреску Андреа Мантеньи в свадебной часовне замка. Купол часовни Мантенья превратил в небесный свод, откуда женщины и животные смотрели на зрителей внизу. Magistro провел в часовне несколько часов, рассматривая изображение пса с длинным хвостом и вялыми яичками. Изабелла вспомнила замечание Лодовико о том, что никто в истории дольше magistro не изучал лошадиные зады. Будет ли его следующая работа каким-то образом связана с собаками? Или художник до сих пор поглощен анатомическими исследованиями человека и животных?
Изабелла терпеливо ждала, когда же Леонардо предложит ей позировать? И вот наконец от magistro пришла записка, в которой он спрашивал: не желает ли маркиза, чтобы он написал ее, перед тем как покинет Мантую?
Когда Изабелла вошла в гостиную, художник уже вполне там освоился. Ее прекрасный резной стол стал его верстаком. Чтобы разложить на ткани кисти и краски, художник отодвинул в сторону бюст Беатриче. Изабелла никому не разрешала передвигать бюст, но magistro это явно не смутило. Комнату заполняла музыка. Художник нанял дуэт музыкантов: флейта и лира. Звучала легкая и грациозная мелодия. Чувствуя себя танцовщицей, Изабелла заняла место в кресле, которое художник велел отодвинуть от очага — так, чтобы на него падали солнечные лучи, которые лились из низкого окошка. Изабелла бессознательно ощущала, что каждый ее шаг непостижимым образом совпадает с музыкой, словно сцена эта была поставлена неким невидимым хореографом. Она изящно опустилась в кресло, руки свободно упали по сторонам.
Изабелла надела свое лучшее украшение — как оказалось, зря. Леонардо попросил ее — как всегда учтиво, но без тени сомнения в том, что она может отказать, — снять золотое ожерелье и кольца. Двигаясь в такт мелодии, служанки унесли драгоценности госпожи.
— Совершенная простота, ваша милость, — сказал Леонардо. — Когда я рисую женщину, то стремлюсь изобразить ее душу, а не блеск драгоценностей. Украшения только отвлекают от сути.
Изабелла хотела высказать художнику тысячу пожеланий о том, каким она видит свой портрет. Однако magistro молчал, а она наслаждалась музыкой. Разве не об этом она мечтала столько лет? Почему это прекрасное мгновение не может длиться вечно? Изабелла узнала юного подмастерья, который вел себя так смело в мастерской Леонардо. Он был так же красив, этот юноша, которого художник называл Салаи, и так же манерно и вместе с тем небрежно прислуживал хозяину. Чем вызвано его пренебрежительное отношение к своему учителю? Нежеланием прислуживать кому бы то ни было? Стремлением угождать именно Леонардо? С тех пор Салаи возмужал, наверняка ему уже исполнилось двадцать. Подмастерье подавал художнику красный и черный мелки, пастель всевозможных оттенков и листки бумаги разной формы и толщины с таким высокомерием, словно предлагал самого себя. Так шеф-повар вносит в столовую особое блюдо для короля. Пританцовывая, юноша двигался под музыку. В отличие от magistro, волосы которого начали редеть, его шевелюра по-прежнему отличалась пышностью. Художник с годами не утратил стройности, только немного горбился, чего раньше Изабелла за ним не замечала. Одежда его, как всегда, поражала изысканностью. Вряд ли этим двоим пришлось покидать Милан в спешке — уж свои-то богатые наряды они успели захватить. На подмастерье было платье из серебристой ткани с огромными причудливой формы рукавами, которые явно мешали ему выполнять свои обязанности, каждый раз грозя перевернуть все, что Салаи так аккуратно раскладывал на столе. Magistro рассеянно принимал материалы, полностью сосредоточившись на своей модели, словно кроме Изабеллы в целом мире не существовало больше никого.
— Я задумал нарисовать ваше лицо в профиль, но торс расположить прямо, — сказал Леонардо. — Словно лицо и тело говорят о разном. То, что выражает лицо, передается через глаза и улыбку. Для того чтобы передать язык тела, способов еще больше.
Изабелле хотелось поговорить с ним, обсудить его теории, понять, как ему удается создавать столь необычайную красоту. Но она молчала — отвлекать Леонардо разговорами казалось Изабелле равносильно тому, как мешать меткому лучнику прицеливаться или поэту искать рифму.