Лебединая Дорога (сборник)

Семёнова Мария Васильевна

Бьёрн кормщик невозмутимо продолжал править вверх по реке.

Звениславка пробралась к Улебу, которому за его силу доверили весло. Улеб орудовал им без особенной охоты.

– Смотри, что делают, – сказал он своей хозяйке, когда та ухватила его за плечо. – И то добро, что не наши словене… А то встать бы да веслом их, урман твоих.

Звениславка так ничего и не поняла:

– Да что ж это, Улебушко… ведь они от нас их уводят, а самих… разорвут!

– Предупредил бы я ижор, – сказал Улеб. – Да не докричусь ведь!

…И, видно, достаточно северных гостей повидал на веку ладожанин: как в воду глядел. Ожил чёрный

корабль! Дружно и могуче взвились его вёсла и врубились в холодные волны. Тяжёлый корабль прыгнул вперёд. Викинги сидели по двое на весло, и каждый был гребцом, каких ещё поискать.

Ижоры поняли опасность, когда уже поздно было что-то предпринимать… Победные крики, раздававшиеся над рекой, сменились рёвом ненависти и страха. Лодки, шедшие первыми, попытались увернуться, обтечь драккар… Не успеть!

Рука старого Олава не дрогнула на правиле. Чёрный корабль врезался прямо в скопище лодок, и разгон был что надо. Скалился на носу разъярённый дракон. Тридцать два весла взлетали и обрушивались, как тридцать два боевых топора. Каждое было семи шагов в длину и вытесано из халогаландской сосны, выросшей на лютых ветрах. За каждое весло держалось сразу четыре руки. Вёсла с треском крушили всё, что под них попадало: борта однодревок, непрочные самодельные шлемы и хрупкие человеческие кости.

Вой, хруст, вопли повисли над рекой… За кормой драккара вода окрашивалась кровью…

Те, кому повезло больше, натягивали луки, осыпая корабль тучами стрел. Может быть, кого-то они и ранили, но видимого ущерба нанести не могли. Драккар двигался вперёд и хода не сбавлял. За ним оставалась широкая полоса взбитой в пену воды, где на поверхности плавали только деревянные обломки челнов.

Теперь никто уже не помышлял о добыче: выйти бы на берег! И только несколько лодок сделали последнюю попытку напасть. На одной из них ярко алел в сгущавшихся сумерках плащ кунингаса. Эти лодки повернули вверх по течению, отчаянным усилием обогнали драккар и загородили дорогу.

Но страшный корабль точно в насмешку отвернул в сторону, минуя их… Красный плащ сорванным, но всё же знакомым голосом кричал что-то вдогон, размахивая бесполезным мечом… Драккар уходил, и не было сил настичь его ещё раз.

Халльгрим и Видна вместе сидели на третьем весле правого борта и гребли. Оба хмуро молчали… Стало быть, вот как она встречала их – Гардарики. Отхватить бы тот язык, что повернётся объявить всё это доброй приметой!

13

Хельги Виглафссон и Торгейр Левша лежали рядом на палубе пёстрого корабля.

– Я ещё не рассказывал тебе о Стране пруссов, что на берегу Восточного моря, – сказал Торгейр. – Это ведь туда был мой последний поход.

Хельги повернулся к нему под одеялом:

– Я смотрю, ты, Торгейр херсир, умнее самого Локи и вдобавок умеешь молчать. Потому что навряд ли теперь я поверну свой корабль…

Торгейр кивнул и с натугой отвёл больную руку за голову.

– Это был конец лета, и ночи уже сделались тёмными… Мы пришли в селение и увидели, что все жители собрались в большом доме на пир. Поэтому никто не слыхал, как мы входили во двор и выходили обратно.

– Плохо ты поступил, – проворчал Хельги. – Я не стал бы так делать, потому что я воин, а не вор!

Торгейр кивнул снова.

– Ты прав. И я всё думал потом, не из-за этого ли не стало нам удачи. Тогда

один из моих людей на полпути к кораблю сказал так же, как ты сейчас. Его слова показались мне справедливыми, и мы вернулись. Я приказал трубить в рог, чтобы предупредить пировавших… Тогда они вышли из дома, и мы сразились…

Торгейр замолчал. Хельги продолжил за него:

– Одних из вас перебили, а другие попали в плен и стали рабами, так? Это там тебе изувечили руку?

Торгейр медленно покачал головой:

– Нет… для чего калечить раба? Те, к которым я попал, жили совсем небогато. На таких нападают ради славы, а не для добычи.

Они даже не всех детей, которые рождались, оставляли в живых, потому что не всех могли прокормить.

– Как у нас! – сказал Хельги. – Только у нас никто не считает, что это хорошо.

Торгейр усмехнулся:

– А ты думаешь, там не любят детей? Однако там ходят в море разбойничать по большей части оттого, что есть надо, а земля не родит. У моего хозяина было шестеро сыновей и всего одна дочь. Были ещё, но тех он велел вынести. Поэтому там мало женщин, и говорят, что раньше у некоторых было по нескольку мужей.

Хельги перевернулся на живот и положил подбородок на сжатый кулак.

– У тебя, херсира, был хозяин!

Торгейр продолжал:

– Потом мой хозяин купил себе молодую жену. Но сам он был уже дряхл и вскоре умер, и она досталась в наследство его старшему сыну, потому что не была ему матерью. Так уж у них принято. Старика понесли на костёр. И с ним двоих моих парней… Пруссы молились у священного камня и устраивали скачки на лошадях, деля имущество. И жрец-вайделот указывал в небо факелом и говорил, что умерший едет на огненном коне… А мои ребята мне крикнули – удачи тебе, Торгейр херсир!

Он помолчал немного.

– Они были храбры… И я всё это время рассказывал о них себе самому, потому что больше было некому. Я сам с собой разговаривал на нашем языке, я боялся, что позабуду его…

Хельги сказал:

– Если бы ты заговорил немножко пораньше, я не поленился бы разыскать того вайделота. А что было потом?

Сын Гудмунда невесело скривил губы:

– Что дальше… Одни меня продавали, другие покупали. Я стоял на торгу в Ратисбоне, и хозяин платил за меня пошлину, как за вьючную лошадь, – одну сайгу. И мой корабль снился мне по ночам. А потом я попал на запад, к саксам. Саксы, я слышал, когда-то верили в наших Богов, но теперь там от тех времен мало что осталось. Они теперь всё христиане и на шеях носят кресты. И мне, как ты видел, тоже подарили свой крест, и такой, что навряд ли я когда-нибудь его потеряю. Я убежал, меня поймали и наказали мою руку, которой я кого-то там ранил… А через некоторое время мой владелец решил поехать в Бирку на торг, и ему показалось, что я могу быть полезен. Он привёз меня в Хамбург. Это такой город, и оттуда рукой подать до нашего моря, и мне хотелось отгрызть свою ногу вместе с цепью и удрать ещё раз, хоть вплавь… Я заболел, и меня едва не выбросили на улицу умирать. А на корабле мне пришлось петь вместе с монахами и молиться, когда молились они. Так что если захочешь узнать молитвы Белого Бога, я могу рассказать их тебе, Виглафссон. Мы шли теми же местами, где я ходил на своём корабле, и берег был в тумане, но на нём белели кости моих людей… А когда монахи засуетились, я подумал, что это венды, и решил, что незачем ещё раз даваться живым…