Лебединая песнь
Шрифт:
Елочка, не посвященная в тайны этого разговора, почувствовала необходимость направить его в другое русло.
– Наталья Павловна, я принесла вам деньги, – сказала она, – я отнесла в комиссионный магазин те вазы, о которых мы с вами говорили. И, представьте себе, их тут же, при мне, купили! Ими очень заинтересовался элегантный иностранец, который оказался английским послом. Вот девятьсот рублей и квитанция.
– Благодарю вас, благодарю! – сказала Наталья Павловна. – Английский посол? Очень
– Почему же грустно? – переспросила удивленная Елочка.
– Эти вазы – уникум; они были нашим русским богатством! Если бы их купил Русский музей, я бы не сокрушалась! Но наши драгоценности выкачиваются за границу, и мне больно за мою Родину и за то, что я невольно содействую этому.
– Бабушка, ну зачем думать о таких вещах! – воскликнула Ася. – Не все ли равно? Помнишь наши луврские вазы? Их тоже, может быть, обливала слезами французская маркиза, а ты ведь любовалась же ими?
Но Наталья Павловна не удостоила Асю ответом и повернулась к Елочке.
– Вот, вы видите – ни у нее, ни у Лели нет вовсе ни патриотических, ни гражданских чувств! Никакого душевного величия! Это все – кончилось! – с горечью сказала она.
Всегда замкнутая и сдержанная Елочка бросилась на колени к креслу Натальи Павловны и прижалась губами к ее руке.
– Какая вы замечательная, стойкая духом, идейная! Таких, как вы, больше не остается! – воскликнула она.
Наталья Павловна погладила волосы девушки.
– Спасибо на добром слове! Мои дни уже на исходе, и тем отрадней наблюдать родные мне чувства в молодом существе. Мне случалось уже ловить их в вас.
Леля и Ася, виновато прижавшись друг к другу, растерянно смотрели на Наталью Павловну и Елочку, и они подумали одно и то же: в их молодой жизни было слишком много личного горя, чтобы испытывать высокую патриотическую скорбь!
Спустя час, собираясь уходить на работу, Леля заглянула в ванную, где Ася полоскала детское белье. Ася стояла, прислонившись к стене, с руками около лба.
– Что с тобой? – спросила Леля. – Тебе как будто дурно?
– Да… Устала очень, и замучила тошнота…
– Тошнота? Ты, может быть, в положении?
Ася прижала палец к губам и оглянулась.
– Молчи: я бабушке еще не говорила. Не хочу ее тревожить. Если ей придется уехать – пусть лучше не знает!
Леля опустилась на табурет.
– Ася, да что же это! За что на нас сыпятся все несчастья сразу! Надо скорее force couche – нельзя оставить. Кажется, делают только до трех месяцев… Сколько у тебя?
– Два. Только ты про аборт мне не говори: я это делать все равно не буду.
– Не будешь? В уме ли ты! Накануне ссылки и полного разорения… без мужа… Аська, ты бредишь просто!
– Ты, Леля, сначала выслушай: это будет дочка
– Нет, буду убеждать! Это слишком серьезно, и времени терять нельзя. Надо в больницу, немедленно в больницу, а то поздно будет! Я не допущу тебя совершить такую страшную ошибку.
В эту минуту у двери остановилась Елочка.
– Елизавета Георгиевна, помогите мне убедить Асю, устройте ее в больницу: у нее беременность, а она не принимает мер! Ведь она же пропадет с двумя детьми! Елизавета Георгиевна, помогите нам.
– Замолчи Леля! Не распоряжайся за меня! Я хочу второго ребенка, понимаешь, хочу! – перебила Ася.
– Довольно тебе и Славчика, и с одним тяжело! Уж я ли не люблю детей! Но ведь надо же считаться с трагичностью положения. Если будет второй – Славчику будет хуже; для Славичка, Ася, для Славчика!
Елочка молча смотрела на обеих.
– Елизавета Георгиевна, что же вы ничего не говорите? Нельзя же допустить… Мы и так погибаем! Не сегодня завтра она поедет в ссылку… хорошо, если с Натальей Павловной или с нами, а может быть, совсем одна… Надо скорей принять меры, скорей! – В интонации девушки звучало отчаяние.
– Мне кажется… – начала Елочка, пропуская слова, как сквозь заржавленную мельницу, – мне кажется, Леля права: я завтра уже устрою вас, Ася, к нам на койку, надо в самом деле торопиться…
– Не трудитесь, я не пойду! Сонечка мне горя не прибавит, не в ней мое несчастье! Я обсуждений больше не хочу… кончено! – и желая, очевидно, переменить разговор, Ася прибавила: – Будешь сейчас выходить, Леля, захвати с собой маленький пакет, который в кухне на окне: там немного рыбы для голодной кошечки – она сидит на лестнице, на окне на втором этаже, рыженькая, с рваным ушком, я ее подкармливаю.
– Изволь, я это сделаю, но сначала поговорю по поводу тебя с Натальей Павловной, – ответила Леля и вышла.
– Напрасно она это делает: у бабушки итак тревог довольно, – сказала после нескольких минут молчания Ася.
Вечером, когда Ася подошла к постели Натальи Павловны с чашкой чая – Наталья Павловна устала и рано легла, – старая дама сказала:
– Сядь ко мне на кровать, поговорим. Леля мне сказала. Вполне понимаю твое отвращение к аборту – в наше время мы о нем не слышали! Но в наше время не было и этих чудовищных трудностей. Твое положение в самом деле катастрофично.
Ася поставила чашку и несколько минут молчала.