Лебединая песнь
Шрифт:
Стальные, холодные, серые глаза боа-констриктора остановились на ней, когда она переступила порог кабинета.
– Садитесь, товарищ Гвоздика, садитесь! Потолкуем. Ну, что ж – вы уличены. Вы не только не осведомляли меня, нарушив наше соглашение. Вы сознательно сбивали и запутывали следственные органы, вы прикрывали врага. Прямая контрреволюция! Вы сами оказываетесь активным врагом, скрывающимся под маской хорошенькой, кокетливой девушки. Ваша порция свинца вас дожидается! Можете быть спокойны!
Леля молчала.
– Ну-с, как же мне с вами быть, Елена Львовна? А?
– Вы можете, конечно, издеваться,
– Что? Ты все еще лжешь, мерзавка, отродье белогвардейское! Не знала! Она не знала! «Я давно хотела вам доверить нашу семейную тайну» – это чьи же слова, по-твоему?
– Ах, вот что, вот что! Он сообщил даже такие подробности? Какой услужливый этот Геннадий. Ну, тогда в самом деле мне уже нечем защищаться. Да, я знала, кто Казаринов по происхождению, но ведь не все такие подлецы, как комсомолец Корсунский! Мне была дорога семья сестры. Олег Андреевич контрреволюционер в прошлом – он честно работал в порту…
Внезапно сильным ударом ноги он вышиб из-под нее табурет, и она упала на пол.
– Молчать! Не разводить тут плешей или я тебя сгною в лагере!
Леля встала с пола и подняла уроненную сумочку.
– Вы не смеете толкаться и говорить мне «ты», – сказала она. Интонация обиженного ребенка послышалась в ее голосе.
– Что?! Я не смею? Да я могу на расстрел послать, если захочу! Вы арестованы, гражданка. Садитесь на тот стул, туда, говорю, подальше; подайте вашу сумочку.
Порывшись в сумочке и вынув оттуда документы, он отложил их в сторону и взялся за телефон.
– Алло! Вот мне надо девушку оформить. Подошлите в тринадцатый кабинет ордер на арест.
Леля дрожала, хоть и старалась всеми силами сохранить спокойствие. Следователь повесил трубку и прошелся по комнате.
– А что, Дашкова молодая – Ксения, – знала она прошлое мужа? – спросил он.
– Из показаний Геньки вам уже все достаточно известно, – огрызнулась Леля.
– Пренеприятная личность эта ваша Ксения! Я видел ее, когда брал подписку о невыезде, и мне настолько неприятно было иметь с ней дело, что у меня даже начались непроизвольные сокращения мышц в скулах, как от кислого яблока. И что вы ее жалеете? Себя из-за нее запутали.
«Бес, которого корчит от ладана», – подумала Леля.
Вошел один из сотрудников с какими-то бумагами, и начались мытарства. Помощник следователя повел Лелю по бесконечным коридорам; спускались, подымались, снова спускались. Главное здание огепеу – шедевр советской архитектуры – соединяется с тюрьмой коридором с окнами; коридор этот получил прозвище – «мост вздохов». Через него, не выходя на улицу, заключенных проводят в здание тюрьмы и обратно на допросы. Леля не раз слышала про этот «мост вздохов» и, узнав по описанию, поняла, куда попала. Теперь переходы пошли длинные, коридоры темные, стены сырые с тусклыми лампочками, двери железные, сквозные, похожие на ворота.
«Бьют в «Шанхае»… что такое «шанхай»? А что если меня ведут туда?» – и сердце замирало.
Наконец вошли в комнату, которая была поделена на секторы; в каждом секторе стоял топчан. Здесь ей разрешили сесть и заставили заполнить анкету, а также измерили ее рост и записали приметы: фигура худощавая, аккуратная, волосы кудрявые, стриженые; красивая
В соседнем секторе следователь опять звонил кому-то, говоря: «Приготовьте камеру», – и опять пошли бесконечными коридорами. После бессонной ночи и всех мук этого дня Леля чувствовала такую усталость, что всякая восприимчивость притупилась понемногу, и она думала уже только о том, чтобы заснуть скорее, пусть в камере, но заснуть!
Прошли еще через одну железную дверь и оказались в очень большой удлиненной комнате; она имела совершенно особый покрой: по правую сторону были окна, по левую шел длинный ряд узких камер-одиночек, расположенных в два этажа. На каждой дверце – «глазок» на уровне человеческого лица, пониже – окошечко, через которое подают еду; подымавшаяся в верхний ряд камер железная лестница была затянута проволокой; во всю длину комнаты был расстелен красный бобриковый ковер.
Подошла конвойная женщина и приняла Лелю под свою ответственность.
– Идите тише, уже был отбой – второй час ночи, – сказала она Леле.
Оказалось, что в допросах, процедурах и бесконечных переходах прошел и кончился день. Вошли в одиночку: прямо – окно, высокое, скошенное; слева – привинченная к стене металлическая откидная койка; справа – тоже откидной металлический столик и сиденье, лицом к окну; полочка с алюминиевой миской и кружкой; под окном – унитаз и раковина.
– Отдайте мне пояс с застежками для чулок и ложитесь немедленно спать, головы одеялом не закрывать, – скомандовала женщина и, получив требуемое, захлопнула дверь одиночки.
Юная узница еще раз растерянно оглядела свое убежище, потом откинула койку, свернула вместо подушки неуютное серое байковое одеяло и легла на жесткий матрац, закрывшись пальто.
«Мост вздохов», «шанхай», сломанные пальцы… а мама, наверное, уже умерла!» – и в ту же минуту заснула, как в бездну провалилась.
Глава шестая
Аннушка сказала ему сначала так:
– Дела у нас тут без тебя такие пошли, что ум за разум заходит! Садись, щей налью, пока горячие.
Но в тарелке у Вячеслава щи остыли от высыпавшихся на него как из решета новостей.
– Как? И Нина Александровна тоже! Да по какой же статье ее обвиняют? Эх, Анна Тимофеевна! Посылать проклятья по адресу власти, конечно, очень легко, однако же надо вникнуть: Олег Андреевич жил под чужим именем и скрывал прошлое… Это карается каждой властью. Уж не думаете ли вы, что в Англии или во Франции за это погладят по головке? Что же касается Нины Александровны – ее могут обвинять в пособничестве. У прокурора Мика был? Прокурор разговаривать не желает? Уж извините – не поверю!