Лед Бомбея
Шрифт:
– Что?
– Ваши глаза... В первый раз, когда мы встретились, они показались мне серыми.
– Моя мать была голубоглазой ведьмой, которую соблазнил английский джентльмен. Среди моих предков было много женщин, которых совращали англичане.
Он помолчал минуту, ожидая, пока до меня дойдет суть сказанного, после чего он взял меня за руку и провел своим пальцем по моей ладони и указательному пальцу.
– Холм здесь у вас не очень развит. Признак дурных наклонностей. – Он нежно коснулся указательным пальцем синяка на лице. – Такая удивительно белая кожа у индианки, – произнес он. – Но ведь вы всего лишь наполовину индианка, не так ли? Или...
– Кровь Розалинды, – сказал Калеб, – чисто-голубая. Хотелось бы мне знать, какова на вкус эта голубая кровь?
Он слизнул кровь с пальца.
– Не такая уж и чисто-голубая, – откликнулась я.
Следующий час мне хочется переписать. Переснять его, отказавшись от западной откровенности кадра, убрать из него соски, задницу, влагалище, член и запах пота. Мне недостает утонченности Сатьяджита Рэя: долгий медленный кадр с силуэтом пары за москитной сеткой. Рэй говорил о любовных сценах в своих фильмах, что если бы он сделал их более откровенными, с крупными планами, более ярким освещением, улюлюканье из зала заглушило бы его изысканный, призванный создать нужное настроение саундтрек со стрекотанием кузнечиков и отдаленным воем шакалов.
Прекратив слизывать кровь с пальца, Калеб сказал:
– Вы не против, если я стану вашим гуру? Давайте начнем с самого начала.
Он сообщил мне, с чего собирается начать, и начал. Когда я попросила его не делать этого, он не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Ни один мужчина до сих пор не вел со мной столь напряженной беседы во время занятий любовью, как это делал Калеб. Если такое вообще можно назвать занятием любовью. Иногда произнесение слов становится высшим проявлением садизма, а выслушивание их – таким же проявлением мазохизма. Большую часть того, что мы делали, мне не хочется вспоминать.
Камера снимает в основном панорамные кадры, выхватывая с почти заученным бесстрастием мгновения сильнейшей боли и не менее сильного удовольствия. Ритм подчеркивается подробным изучением текстуры тел и характера движений: жесткость чередуется с томной мягкостью, проникновение с принятием, ритмическое напряжение при сильном сероватом освещении вызывает ощущение дурного предчувствия.
Когда все это закончилось, я лежала на матраце среди влажных запахов и следов улиток, чувствуя сильный холод и пустоту, с кислым привкусом во рту, как это часто бывает после долгого приступа рвоты. От меня ничего не осталось. Как раз то, к чему я так страстно стремилась, – промывание памяти.
Калеб натянул джинсы и лег на спину, заложив руки за голову. Губы в форме усов Раджпута, с постоянно загнутыми уголками.
– Вот видите, – произнес он, – если это сделать правильно, не остается почти никаких следов крови.
Кожа у него на груди блестела от пота. Я не могла понять, какое желание она у меня вызывает, прикоснуться к ней губами или плюнуть на нее. Я перевернулась на живот, скрестив руки под собой и представив образ черепахи, принявшей оборонительную позу. Преступление и наказание, они связаны между собой столь же тесно, как любовь и брак.
– Мне все это не нравится, – сказала я. – Думаю, мне следует уйти.
Он рассмеялся.
– Неплохо для первого прослушивания, но для кинопробы не годится. Вы сыграли эту часть в духе индийских кинозвезд, как странное сочетание современного и традиционного. Поначалу они демонстрируют откровенную чувственность. Совершенную незакомплексованность в присутствии мужчины. А затем в самый критический момент вдруг превращаются в добродетельных возлюбленных, стойких хранительниц традиционных ценностей. Они мне кажутся невероятно скучными.
Я села, повернувшись к нему спиной.
– Мне объяснить вам, в чем главная проблема? Проблема в том, что в Индии у женщины нет своего "я" вне предписанных ей традицией ролей: матери, сестры, жены, дочери. И единственный способ для нее обрести собственную индивидуальность состоит в том, чтобы отвергнуть секс полностью. В этом случае она становится загадкой. Ее начинают обожествлять.
– Итак, теперь вы хотите, чтобы я обращался с вами как с богиней? Прекрасно! В большинстве индийских фильмов за мелодраматическими моментами следует комический поворот. Но откровенно говоря, у вас неподходящая внешность для индийской богини. Вам требуется по крайней мере еще три пары рук и ног. Или язык подлиннее. – Он улыбнулся. – Это, во всяком случае, не бесполезно. А теперь не хотите послушать немного флейту Кришны? Мы могли бы спеть дуэтом. Каждый значимый момент в индийском кино венчается соответствующей песней. Так же, как и в греческой мелодраме. Об этом Проспер постоянно упоминает в своих интервью элитарным журналам кино. Я в своих интервью цитирую только информацию из касс кинотеатров.
– Ну, и эта информация, наверное, сделалась более полной после смерти Майи?
Калеб встал с матраца и пошел к бару. Облокотившись на импровизированную стойку, он сказал:
– Если вы будете продолжать бросаться обвинениями...
– Проспер звонил вам после того, как я уехала от него?
– ...у вас могут быть очень большие неприятности. Здесь всем приходится иметь дело с такими людьми, методы которых вы осудите как преступные. Но таков стиль жизни этого города. Вам просто следует рассматривать Бомбей как еще одно Палермо или Атлантик-Сити. Здесь всем правит мафия, и ничто не может противиться ее воле. Вы либо делаете то, что вам говорят, либо вас отправляют на тот свет.
– Мне кажется, я уже где-то об этом читала. В «Путеводителе по одинокой планете», возможно. А может быть, видела это в каком-то старом фильме. Теперь по сценарию я должна процедить сквозь зубы что-нибудь вроде: «Я пойду туда, куда захочу и с кем захочу. Вот такая я. Мужикам трудно сладить с бомбейской Лил».
Он взглянул на меня так, словно ему захотелось ударить меня.
– Вы ничего не понимаете в Бомбее.
– Это все мне твердят не переставая. Попробуйте что-нибудь новенькое. Например: «Вы совершенно не разбираетесь в теории относительности Эйнштейна или в концепции иронии Кьеркегора». Но Бомбей, ради бога!
– Ах, я забыл. Вы ведь хорошо знакомы с насилием. Ваша сестра говорила, что ваша работа была как-то связана с поп-музыкой. Секс, наркотики и рок-н-ролл.
– Вы явно давно не бывали в Лондоне, – ответила я. – С тех пор многое изменилось. Музыканты сейчас убежденные трезвенники, страшно боятся СПИДа. А насилие они способны проявить только по отношению к курильщикам, журналистам и производителям бракованных презервативов.
Он рассмеялся, и напряжение, которое мы оба чувствовали, немного уменьшилось.