Лед Бомбея
Шрифт:
Циклы внутри других циклов, подумала я, никогда не повторяют друг друга. Утоплен в нескольких сантиметрах воды. Ноги взмывают вверх, голова устремляется вниз, и вы испускаете дух. Не сложнее, чем искупать ребенка. Но ведь Сами, был еще к тому же и отравлен.
– А цианид?
– Они поливали ее этим веществом. Заталкивали тряпки, намоченные им, ей в рот.
– Зачем?
– Они говорили, что хотят проучить ее кое за что...
– За что же?
– Она что-то у них украла. – Сунила замолчала, затем сменила тему разговора: – Недавно Бада Джонни сказал Роби, что я должна быть
"В" и "С".
– А большой босс... Он ведь не индиец, правда?
– Эйкрс.
– Эйкрс, вы так называете его?
Мне показалось, что с этим именем для меня что-то связано. Но что? Я не могла припомнить. Возможно, что-то когда-то прочитанное в газете.
– Он в течение многих лет приезжает в Бомбей. Он хотел, чтобы Сами рассказала ему, где находятся фотографии, мисс, а она вначале ничего ему не сказала. Но...
Сунила раскачивалась взад-вперед на своем стуле, словно одинокий плакальщик на похоронах Сами. Я отметила для себя это движение, сразу же усомнившись в его искренности. Притворство, не более, подумала я. Она видела подобное в фильмах, а сам этот образ, вероятно, заимствован из какой-нибудь классической трагедии.
– Сами лежала в ванне и была очень бледна, страшно бледна. Ванна полна крови. И в конце концов она сказала: «С картинками Сунилы. С фотографиями моего отца». А потом что-то типа «Гол» или «Гул». Она, наверное, уже не понимала, что говорит. Единственное, что мне известно о фотографиях Сами, – что она мне сама как-то сказала, что держит их у друга, умеющего хранить тайну. Она сказала: «Его уста запечатаны». Я не понимаю, почему она не сказала тем людям правды.
– Потому что он знал, что, если скажет им правду, у них не будет больше причин оставлять его в живых.
– Но они же и так ее убили. И резали ее снова и снова...
– Сами сказал, что его фотографии находятся там же, где и картинки Сунилы, чтобы прекратить бессмысленный поток слов. А как ты думаешь, что может означать эта вторая фраза: «С фотографиями моего отца»?
– Не знаю. Сами часто меня рисовала. Возможно, она хранила эти рисунки вместе с фотографиями своего отца, мистера Проспера. Но я не знаю, где они теперь находятся.
Я оттолкнула еду от себя, лишившись всяких признаков аппетита теперь уже окончательно.
– Значит, он полагал, что Проспер был его отцом? Но это же безумие! С какой стати, если бы это было действительно так, Проспер стал бы отдавать его? Ведь он же всегда так мечтал о сыне.
– Но Сами была не настоящим сыном, Сами была хиджрой. Сунила вытерла лицо краешком своего сари.
Майя. Когда она поняла, что у нее больше не будет сыновей.
– Она использовала эти фотографии, чтобы встретиться с мистером Шармой. – Сунила провела пальцем по краешку бананового листа. – Потом она захотела, чтобы ей сделали операцию. Она начала шантаж. Если она не может стать настоящим сыном, возможно, ей удастся стать настоящей дочерью. Кроме того, она влюбилась в одного парня. И хотела стать для него настоящей женщиной.
Сунила низко опустила голову и тихо произнесла, что сама она очень боится операции. Этот страх возник, когда она однажды ассистировала одной «повитухе» во время подобной операции в доме у Бины. «Повитуха» служила Мате, Богине-Матери, и потому имела право накладывать определенные запреты. Ожидающий операции должен был проводить это время в полном одиночестве, не употреблять острой пищи, не заниматься сексом, не смотреться в зеркало. На десятый день уединения в три часа утра «девушку» Бины вывели из ее комнаты и подвергли ритуальному омовению. Ее усадили обнаженной на табурет, и она начала без остановки произносить имя богини: «Мата, Мата, Мата» – для того, чтобы ввести себя в транс. При этом она взяла в рот прядь своих волос.
– Чтобы прикусить ее, когда станет очень больно, – пояснила Сунила, – а я крепко держала ее за руки.
«Повитуха» отделила пенис от мошонки с помощью тонкой нити. Затем сделала два диагональных надреза и удалила ненавистные гениталии. После чего вставила бамбуковую палочку в уретру, чтобы та оставалась открытой, так как кровь должна вытекать свободно, унося с собой микробы вместе с последними следами мужественности. Первый менструальный поток.
– Бомбейские врачи работают только для трансвеститов, – сказала Сунила. – Они стремятся как можно быстрее остановить кровь, а это унизительно для настоящей хиджры. Операция делает из нас «Нирван Султан», что значит «царь».
Древним грекам тоже нравились раскрашенные мальчики, подумала я. Не является ли Индия отражением давнего прошлого мира? Или его будущего? Границы стираются.
– Расскажи мне о фотографиях, – попросила я. – Ты же знала Сами. Где они могут быть?
– Сами жила в одной комнате с Зариной. Я знаю адрес, но мне самой туда идти опасно.
Мне в голову пришла еще одна мысль.
– Тебе известно настоящее имя Сами?
Она отрицательно покачала головой, затем застенчиво улыбнулась.
– Иногда я называла ее Сурья, как бога солнца.
Ну, конечно, в каждом бомбейском фильме должно быть несколько богов. В поисках классических ассоциаций я набрела в своих мыслях на образ из заметок Проспера: сводный брат Аполлона, неуловимый Гермес – бог входов, перекрестков и границ, – являющийся смертным в образе вестника, символизирующего изменение и переход. От его имени произошли слова «гермафродит» и «герметические искусства» в алхимии. И может ли дочь позолотчицы не узнать Гермеса? Я выключила магнитофон и встала.
– Возможно, все это для меня окажется непосильной задачей, Сунила. Но я подумаю... Как мне можно с тобой связаться?
– Роби знает, как меня найти. – Она наклонилась вперед. – Вы ведь поможете хиджре? Я любила Сами, мисс. Она была для меня сестрой и матерью.
– Разве может настоящая девушка существовать без матери, не так ли?
Воздушные массы, такие, например, как муссонные ветры, столкнувшись с вертикальным препятствием, с горным кряжем, к примеру, как правило, набирают высоту. Часто им не хватает энергии, чтобы преодолеть преграду, и тогда они стремятся обойти ее.
– Как можно установить, что у приближающейся воздушной массы достаточно энергии на преодоление препятствий? – спрашивал, бывало, мой отец.