Лёд

Такая другая жизнь подводников

Рассказ-быль

Подводная лодка вспарывала своим грушевидным носом холоднотёмную гладь родной бухты. Солнца скрывалось где-то за низким свинцово тяжёлым небом. Снежило.

Крошин чувствовал, как от работы дизелей чуть подрагивает под ногами его командирский выступ ходового мостика. И это размеренное подрагивание умиротворяло Крошина, заставляя думать только о хорошем – о береге, о начинающемся отпуске, о встрече с Ниной… Ну и наплевать,

что «пятёрки» за поход не будет, не всем же ходить в отличниках. В конце концов, лидер в их бригаде один – как и положено в ходе социалистического соревнования. Двух лидеров не бывает. Есть ещё пару неизменных аутсайдеров, а остальные – середняки. Вон их сколько середняков, почти вся бригада подплава. Ни на кого же пальцем не показывают. И на него не будут показывать.

И в который раз Крошин подумал: «Правильно, что не поддался на уговоры начно (начальника политотдела бригады) взять обязательство сделать экипаж отличным. Сколько бы сейчас было шуму по поводу не выполненных соцобязательств. А так постою на ковре у адмирала, да разносом начштаба отделаюсь…».

Он молчаливо смотрел, как лодка вспахивает свои последние походные мили и совершенно безотчётно отмечал встречавшиеся островки ледяной шуги. Ноябрь на закате. Скоро по-настоящему затрещат морозы, в гавани и по всему заливу встанет лёд. Лодку – в планово-предупредительный ремонт, а командир – в отпуск. «Добро» уже получено, осталось только подписать рапорт, получить в штабе проездные документы и свою командирскую зарплату, которой как правило на отпуск хватало. Всё это он должен сделать уже сегодня, так как сегодня уже пошёл первый день его отпуска. А завтра… Завтра новая жизнь. Нину и Серёжку в охапку, заедем в Куйбышев за Мишкой и на юга.

– А чёрт!.. – вдруг непроизвольно вырвалось у Крошина.

– Что такое, товарищ командир? – насторожился вахтенный офицер старший лейтенант Светиков.

Как не убаюкивала размеренная работа дизелей, а всё же кольнула она, ненужная, нежеланная сейчас мысль, которую Крошин гнал от себя с самого полигона.

– Светиков, скажи мне не как командир БЧ-3 командиру корабля, а близкий товарищ товарищу: почему она утонула?

Светиков вздохнул и сосредоточился на повязке вахтенного офицера, старательно расправляя «рцы» на левом рукаве.

– Ну сколько можно говорить, товарищ командир. Нашей вины здесь нет. Принимал я торпеду на арсенале по всем правилам – всё задокументировано. Во время торпедной стрельбы моя БЧ тоже действовала по инструкциям. Нас арсенальцы подвели. Вот они пусть и отвечают.

Крошина покоробило это «ну сколько можно говорить», но он промолчал. Товарищеского общения у командира лодки со старшим лейтенантом Светиковым не получилось. Какой-то холодный был он человек этот Светиков – минёр, который недавно пришёл на его лодку из другого экипажа. Всё у него по инструкциям, по распорядку.

И служит так же – от сих и до сих.

– Прошу добро на мостик, – из рубочного люка на мостик поднялся замполит капитан-лейтенант Давыдов. На лодке он тоже без году неделя – назначили перед самым походом. Да и сам молод ещё, только капитан-лейтенант получил и то по-подводному – на полтора года раньше, чем его однокашники-надводники. Крошин как только узнал, что Давыдов заканчивал инженерное училище, а пошёл в политработники, стал относиться к своему новому заму с предубеждением: не своим делом занимается.

– Анатолий Михайлович, только что радио от оперативного бригады: изменили место швартовки. Дают место в доке. Может вам повременить с отпуском?

Крошин чуть не взорвался. Кто его учит? Сопливый каплей? Ещё лезет со своими рекомендациями.

– У тебя, зам, служба можно сказать только начинается, а прыти уже много. Вот вы со старпомом и будете доковаться. А мой отпуск уже начался. Понятно разъясняю?..

В этот день Крошин домой не пришёл. Нина долго ждала его за празднично накрытом столом, несколько раз звонила в бригаду. Дежурная служба неизменно отвечала: капитан 2 ранга с корабля сошёл, в штабе оформил проездные документы, получил отпускные деньги и убыл домой.

Уже за полночь, уложив Серёжку спать, собралась было бежать на причал, но в дверях остановилась – в самом-то деле не обманывают же её. Если бы был на лодке или в штабе, позвонился сам. Неужели?..

Давно таившаяся где-то в уголках сознания догадка обожгла сердце, затуманила глаза. Размазывая по лицу уголком платка тушь пополам со слезами, Нина беспомощно опустилась на пуф в прихожей. Она посмотрела на себя в зеркале, на некогда пышные волосы, так рано тронутые сединой, на первые морщинки у глаз, которые были видны только когда смеялась или плакала, и ей стало очень горько за свою судьбу.

С Крошиным они встретились всего два года назад. Когда её Мишке и его Серёжке было по три годика. Она ушла от пьяницы, а он – от гулёны, которая оказалась способной расстаться даже со своим ребёнком. Мишка у Нины как и замужество был поздним ребёнком – она родила его в тридцать три года. Может быть поэтому так до беспамятства любила его. Но в первые же дни совместной жизни с Анатолием оказалось, что свою любовь к друг другу они будут делить на любовь каждый к своему ребёнку, а поэтому настоящей близости между ними и их детьми не может возникнуть никогда. Анатолий неожиданно предложил: «Пусть твой Мишка пока поживёт у твоей матери, за это время ты к Серёжке привыкнешь, а Серёжка – к тебе». И она неожиданно согласилась. Потом жалела, потому что страшно тосковала по мишке, но молчала, готова была и на такую жертву, лишь бы не раскололось с таким трудом начинающееся семейное счастье.

Конец ознакомительного фрагмента.