Лед
Шрифт:
– Говори, пиздюк… говори, пиздюк…
Волошин выл часа три. За это время он много раз терял сознание, и его отливали водой и терли снегом. Потом он признался, что еще в 41-м году пятнадцатилетним юношей в глухой сибирской деревне был завербован японской контрразведкой. Когда он, захлебываясь слезами и соплями, трясущейся рукой подписывал свои «показания», составленные Ивановым и записанные мной, я сердцем видела его сущность. Он понимал, что подписывает себе приговор. Все мясо-машинное существо его в этот миг было заполнено образом матери – простой сибирской
– Я ж тибе в муках родила, я ж тибе в муках родила…
С каменной мамой в голове он мог подписать что угодно.
На следующее утро тройка укутанных попонами лошадей повезла в Усть-Илимск скованного наручниками Волошина с двумя конвойными и долговязого фельдъегеря с портфелем. В портфеле лежал отчет следственной комиссии и показания лейтенанта Волошина.
А мы задержались в лагере, ожидая комфортную машину с печкой.
Иванов и лейтенанты запили с начальником лагеря, который от радости, что дело обернулось хорошо, готов был целовать им ноги.
Мы же с Адр велели заложить сани и поехали «покататься». На самом деле понятно, КУДА нас тянуло.
Выехав из ворот лагеря, Адр направил лошадь по большаку, ведущему к месту добычи ЛЬДА. Большак, по которому гоняли колонны зеков и возили добытый лед, был припорошен снегом, за месяц простоя его никто не чистил. Сытая кобыла начальника лагеря легко тянула сани, в них сидели мы, укрытые медвежьей полостью. Было солнечно и морозно.
Я и Адр почувствовали ЛЕД сердцами еще в лагере. Но теперь это чувство усиливалось с каждым шагом лошади.
Вокруг простирались покатые невысокие сопки, покрытые редкой растительностью. Местный лес был повален ударной волной в 1908 году при падении метеорита, а новый рос плохо, клочьями. Снег блестел на ярком солнце, громко скрипел под полозом.
От лагеря до места падения было семь верст.
Мы проехали версты три, и мое сердце затрепетало. Оно почувствовало ЛЕД, как компас чувствует железную руду.
– Гони! – сжала я руку Адр.
Он стегнул лошадь кнутом. Лошадь побежала, сани понеслись.
Большак вильнул вокруг сопки, широкой лентой вполз на другую сопку и понесся вниз – к котловану. А мы понеслись по нему.
Я закрыла глаза. Я уже увидела ЛЕД сердцем. Он надвигался на меня, как Материк Света.
Сани встали.
Я открыла глаза.
Мы стояли на краю котлована. Перед нами лежала громадная глыба льда, местами припорошенная снегом. Она сияла на солнце, отливая голубым.
Да! Лед был голубой, как наши глаза!
По краям ледяной глыбы лепились деревянные постройки – сваи, мостки, сарайчики для инвентаря, вышки охраны. Все это – жалкое, убогое, человеческое – меркло и терялось рядом с потрясающей мощью льда.
Это был НАШ ЛЕД! ЛЕД, посланный Светом, ЛЕД, ударивший в грудь заснувшей земли и разбудивший ее.
Сердца наши трепетали от восторга.
Мы взялись за руки и спустились в котлован. По деревянному мосту подошли к глыбе. Трясущимися руками я стала срывать с себя одежду, пока на мне не осталось ничего.
Я ступила на лед.
Крик восторга вырвался из моей груди. Слезы брызнули из глаз. Я упала на лед, обняла его. Мое сердце чувствовало и понимало эту божественную глыбу. Подо мной лежало огромное сердце. Оно говорило со мной.
Адр тоже разделся. Я вскочила, шагнула к нему.
Рыдая от восторга, мы обнялись и упали на лед.
И время остановилось для нас.
Очнулись мы ночью.
Разжали объятия.
Над нами висело черное небо с яркими звездами. Они были так низко, что казалось, можно их потрогать. Вокруг яркой и большой луны желтели два мутных полукруга. И где-то совсем за горизонтом беззвучно полыхало северное сияние.
Мы лежали в теплой воде. Нам совершенно не было холодно. Наоборот – тела наши горели. Мы растопили во льду лунку, повторяющую контуры наших сплетенных тел. Над нам и стояло облако пара.
Неподалеку раздался выстрел.
Еще один.
Потом кто-то закричал:
– Эге-геееей!
Я поняла, что нас ищут.
Мы встали. И вышли из нашей «ванны». Нашли нашу одежду, оделись. Пора было прощаться со льдом. И возвращаться в жестокий мир мясо-машин и затерянных среди них братьев. Мы поцеловали лед.
И двинулись по промерзлым мосткам на выстрелы и голоса.
В Москве все сложилось благополучно: результат расследования удовлетворил нового министра госбезопасности. Лейтенант Волошин был расстрелян как японский шпион, вместе с ним расстреляли и восьмерых людей Абакумова, на которых он под пытками дал показания. Очередное «шпионское гнездо» в системе исправительно-трудовых лагерей было ликвидировано.
Лагерь № 312/500 снова заработал, зазвенели кирки зеков, закричали бригадиры, залаяли сторожевые псы, кубометры ЛЬДА повезли в столицу. А оттуда – в другие страны, где спящие сердца ждали пробуждающих ударов ледяных молотов.
Мы работали сосредоточенно и четко.
За два года было найдено 98 братьев.
Это была огромная победа Света.
Но наступил зловещий 1953 год.
В марте умер Сталин.
На следующую ночь Ха собрал нас у себя на даче. Шесть братьев и шесть сестер расположились в полутемной просторной гостиной у горящего камина. Ха сидел в кресле-качалке. Он был в лиловом китайском халате с серебристыми драконами. Пальцы его перебирали бухарские четки. Сполохи огня играли на суровом и красивом лице, поблескивали в голубых глазах. Ха заговорил:
– В СССР грядет передел власти. Вслед за ним последуют большие перемены. Они коснутся многих из нас. Необходимо быть наготове. Мы должны позаботиться о братьях и о льде. Большую часть наших необходимо переправить из Москвы и Ленинграда в провинцию. Так будет безопасней. Надо заняться этим безотлагательно. Техническую сторону дела возьмем на себя мы с Адр. Что же касается добычи льда – здесь трудно что-либо предсказать. Непонятно, что будет с лагерем и с проектом. Они могут уцелеть, а могут и быть закрыты.