Лед
Шрифт:
Устроившись поудобней в углу рядом с очагом, я вытянул ноги и прислонился к стене. Что-то у меня все кости ломит. Особенно руки. С левой кистью понятно, но правая-то почему никак не проходит? И голова гудит. И глотать больно. Уж не заболел ли я? Как не вовремя! И отлежаться не получится. Надеюсь, завтрашний день будет лучше сегодняшнего. Очень на это надеюсь. Но почему-то совершенно в это не верю...
Глава 10
Иногда
Вокруг простиралась безжизненная снежная пустыня. Холодным блеском сияло лазурное солнце, его лучи отражались на бесчисленных гранях усеивающих пустыню ледяных шипов. Горизонт терялся в клубящейся у земли туманной дымке, но абсолютно ясное небо завораживало своей чернотой. Любой человек в здравом уме постарался бы убраться отсюда подальше. К сожалению, мои желания сейчас не играли никакой роли: вмороженные в лёд руки и ноги удерживали меня распростёртым навзничь. Кто сказал, что во сне не чувствуют боль? Вывернутые в локтях руки горели огнём, а кисти и ступни кололи нестерпимо длинные иглы стужи.
Мерзкое положение. Я напрягся и попытался вырваться, но стало только хуже. Куда ещё-то хуже? Вроде бы некуда, но появившиеся в воздухе пять острых сосулек наглядно показали, что это только начало кошмара. Ледяные лезвия сделали круг и один за другим сорвались вниз. Четыре резких удара пробили ступни и запястья, немного позже пятая сосулька вонзилась мне меж рёбер. Мгновение я рассматривал торчащую из груди рукоять собственного ножа, а потом меня скрутила судорога боли.
Дикий спазм сдавил лёгкие, попытка вздохнуть ни к чему не привела, лишь из горла вырвался сиплый полувсхлип-полустон. Не в силах глотнуть ни капли воздуха, я забился на полу. Ботинок угодил по чайнику и тот со звоном откатился к двери.
– Э, Лёд! Подавился, что ли? – проснувшийся Макс с размаху хлопнул меня по спине.
Это ненамного, но помогло. Закашлявшись, я смог несколько раз судорожно вздохнуть и наконец кое-как отдышался. Набрать полные лёгкие воздуха никак не получалось: при каждом вздохе грудь пронзала острая вспышка боли. И всё же стало гораздо легче.
– А чё ты такой холодный? – удивился растормошивший меня Макс.
– Дайте-ка я взгляну. – Жан щёлкнул пальцами, и вспыхнувший под потолком небольшой огонёк разогнал темноту по углам.
– Сколько времени? – прохрипел я. Лицо онемело, как после обезболивающего укола стоматолога, и слова приходилось тщательно выговаривать. На висках выступил пот. Ну и плющит меня. И огонёк как-то тускло светит: всё немного смазанное и серое.
– Ночь ещё. – Жан ухватил меня за голову и уверенным движением оттянул веко.
Точно – ночь, вон и обогреватель сгореть не успел. Я подался назад и упёрся в стену. Не понравился мне взгляд Жана, ох не понравился. Крест так на Харпина смотрел, когда тому в живот пару пуль бандиты влепили. Харпин тогда и часа не прожил.
– Всё так плохо? – Новый приступ кашля чуть не разорвал лёгкие. Сплюнув, я с облегчением
– Болит что-нибудь? – Колдун поднял чайник и кинул Ветрицкому. – Снегу набери.
– Ничего не болит, – признался я и, сжав правый кулак, вонзил ногти в ладонь, – холодно только. И руку правую не чувствую.
– Снимай фуфайку, – распорядился Жан, забрал у Николая котелок и пристроил в очаге. – Максим, огонь разведите, пожалуйста.
– Холодно, – вцепился в фуфайку я.
– Да тепло здесь. – Макс оторвал дверцу шкафа и, поставив под углом к стене, расщепил ударом ноги. Собрав обломки, он сложил их шалашиком и зашарил по карманам в поисках зажигалки.
Я нехотя снял фуфайку. Душно. Воздуха не хватает, да ещё и не вздохнуть нормально.
– Руку покажи, – распорядился Жан.
Рукав свитера удалось закатать без труда, а рубашка присохла, и её пришлось отдирать. На предплечье чёрными полосами выделялись четыре расплывшиеся царапины. Сощурив слезящиеся глаза, я с ужасом рассматривал белую, с синеватым отливом кожу вокруг воспалённых ран. Даже абсолютно ничего не смыслящему в медицине человеку стало бы понятно, что дело плохо. Я кое-что в колюще-резаных ранах понимал и, шумно выдохнув, осторожно прикоснулся к руке. Предплечье было холодным и твёрдым, как дерево. И этот запах... запах уже даже не гниющего, а разлагающегося мяса.
– Гангрена? – зажав рукой нос, отодвинулся подальше Ветрицкий.
– Если бы, – как-то отстраненно произнёс Жан.
– Стылая лихоманка, – враз пересохшим горлом прошептал я.
– Да ну, – теперь отодвинулся и Макс. – Не свисти.
– Это не заразно? – Николай взялся за ручку двери.
– Нет, – категорически заявил колдун. – От человека к человеку заболевание не передаётся.
– А лечится? – немного успокоился Ветрицкий.
– Нет. – Я устроился поудобней и потёр ноющие рёбра. Излечить от стылой лихоманки не могли ни лекарства, ни магия. На ранней стадии болезнь себя никак не проявляла, а после перехода лихоманки в активную фазу заболевший засыпал и уже не просыпался – утром находили заледеневшее тело. И никто не мог даже примерно назвать причину заражения. – Я бы не стал так категорично насчёт заразности. У проказы вообще инкубационный период до шести лет.
– Шутки у тебя. – Жан сжал пальцами моё запястье и развернул руку внутренней стороной к себе.
– Смертнику можно. – На внутренней-стороне предплечья бугрилась тёмно-синяя вена. Перед глазами всё начало расплываться, меня скрутил новый приступ кашля. Господи, как холодно! Уже и ног не чувствую. – Сколько мне осталось?
– Не знаю. – Старик отпустил руку и задумался. – Ты вообще проснуться не должен был.
– Значит, пока снова не засну, – обессиленно прислонившись к стене, попытался пошутить я.
– Не уверен. – Жан снял с чайника крышку. – Слишком медленно у тебя болезнь развивается. Дай подумаю...
– А чего тут думать, – отмахнулся я. Всё, отбегался. Странно, почему это меня совсем не волнует? Только замерз... Блин, ну хоть бы немого потеплело. – Чё столбами встали? Идите сюда, инструктаж проводить буду.
– А ты с нами дальше не пойдёшь? – присел рядом на корточки Макс.
– Нет. – Не вижу смысла мучиться просто для того, чтобы в каком-нибудь сугробе сдохнуть. В доме хоть какие-никакие удобства есть. Но и здесь холодно, слишком холодно...