Леденящая жажда
Шрифт:
— Вы… Вы Соня… Софья Огинская?
Дама вдруг резко отстранилась от него.
— А мы вас ищем…
— Вы тоже?
— Да, но мы не собираемся вами торговать. Вы должны нас спасти.
— Я вас уже спасла. Я первый раз в жизни убила человека. Хотя он не человек. Но сейчас нам лучше отсюда убраться.
Пастух попробовал встать. Получилось.
— Что с Биллом?
— Не хочу вас пугать, но кажется, с ним плохо, — ответила Соня.
Пастух понял, что паниковать сейчас просто нельзя. Он попытался собраться с мыслями.
— Правильно, надо уходить. Вы знаете, где ближайшее
— Знаю.
Обессиленные Артист, Пастух и хрупкая немолодая женщина в течение двух часов волокли на себе Трубача и Билла.
По дороге Соня рассказала, как оказалась в плену у Гонсалеса, который конечно же прознал, что за ней охотятся и Америка, и Бразилия. Наркобарон хотел тоже сыграть в эту игру.
Соню он запер в ее собственном доме, а сам пошел расправляться с солдатами. Но забыл, ублюдок, что дома и стены помогают. Соне очень быстро удалось освободиться. Она нашла свое ружье, в котором были только заряды снотворного. Пришлось усыплять таким образом охранника, а потом уже, завладев его пистолетом, выручать попавших в ловушку солдат удачи.
— Далеко еще? — прохрипел Артист, чувствуя, что вот-вот рухнет.
— Почти пришли.
— Что-то не верится.
— Видите просвет между стволами?
— Даже намека не наблюдаю.
— Он есть, поверьте мне. Я сначала тоже не слишком хорошо ориентировалась здесь.
— А как давно…
— Я живу в этой дыре?
— Да.
— Порядочно.
— А что вы здесь делаете? — спросил Пастух.
— Работаю.
— А где?
— Да здесь же. — Она обвела руками лес.
Только сейчас до Пастуха начало доходить — они ее нашли! Правда, какой ценой! Один еле жив, второй — Трубач — на глазах истекает кровью. И все же получается, что задание выполнено. Почти. Осталось только доставить Огинскую на родину.
— Вот мы, собственно, и. пришли.
Они находились на небольшом, видимо, с трудом отвоеванном у сельвы участке, на котором беспорядочно теснились пять-шесть хлипких строений. Навстречу им вышел мужчина в спецовке, очень смуглый, но явно европейского происхождения. Пастуху в очередной раз пришлось стать свидетелем разговора на совершенно непонятном ему языке. Это был не английский: слишком много шипящих и носовых.
— Сейчас главное — оказать помощь раненому, — сказала Огинская.
Она склонилась над Трубачом, человек принес из домика аптечку. Люди сгрудились вокруг. Наконец Трубач открыл глаза.
— Трубач, познакомься — Софья Михайловна, — сказал Пастух.
— Минуточку, но мы с вами тоже еще не представились друг другу, — вступил Артист, — что само по себе, конечно, не слишком вежливо… — Он галантно взял Огинскую под локоток и, подмигнув Пастуху, отвел ее в сторону. Здесь, в стороне от чужих ушей, они вкратце изложили ей причины, заставившие их искать с ней встречи, и как можно деликатнее, но вполне настойчиво предложили Софье Михайловне разделить с ними обратное путешествие.
— Вы с ума сошли! — была первая реакция Огинской. — Увы, я, к сожалению, ничем не могу помочь ни вам, ни родному мне городу. Я не знаю, как все это может быть связано с нашими давнишними разработками…
Пастух объяснил, что вещество то самое, она должна прекрасно помнить симптомы. Что гибнут люди,
— Я поеду с вами. Но…
— Что «но»?
— Единственное, что могу вам сказать с уверенностью: этим «наводчиком» была не я, и противоядие, насколько мне известно, разработано не было.
Все же она села с ними в самолет в аэропорту Рио-де-Жанейро. Улетали все, за исключением Билла.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Санкт-Петербург
12 июля 200… года, 05.12
Голубков сидел на кухне в квартире полковника Косенко. Косенко, давний его сослуживец и друг, несколько лет назад получивший наконец долгожданную квартиру в городе на Неве, со всем своим семейством отбыл на отдых. А отбывая, он, узнав о командировке Константина Дмитриевича, предоставил свой дом в полное его распоряжение.
Оценить такой жест в полной мере способен лишь тот, кто сам помотался по гарнизонам. Во всяком случае, Голубков чуть не прослезился от умиления, когда Косенко заржал, прощаясь и передавая ему ключи: «Чего тебе по гостиницам мыкаться? Живи здесь, никто не помешает ни делом заниматься, ни баб водить». Ну, бабы не бабы, а работать здесь было очень даже удобно. Тихо, уютно, можно сосредоточиться. А только все равно никак не удавалось Голубкову сдвинуться с мертвой точки. Он почти механически перекладывал листы из досье Кукушкина и Огинской, лихорадочно пытался отыскать в них зацепку, которая укажет, кто из этих двоих мог сообщить талибам о яде. И самое главное — кто из них может раскрыть секрет противоядия. В глазах прыгали красные и желтые пятна. В висках стучали одновременно несколько отбойных молотков. Неудивительно — после восьмой-то чашки кофе за ночь. И после второй пачки сигарет. Никогда еще так явственно он не ощущал течение времени. Каждая секунда приближала трагедию. Как будто часовой механизм бомбы. Он не имеет права опоздать. Вернее, они уже опоздали, но есть, есть еще очень зыбкая надежда найти противоядие. Поэтому думай, Голубков, думай…
Мисс Софи — так она значилась в последних документах ЦРУ. Эта неуловимая мисс Софи, судя по ее досье, на многое способна… Она вполне может быть замешана в этой истории с ядом…
Внезапно зазвонил мобильник.
— Алло. Голубков слушает.
— Константин Дмитриевич, это мы.
— Пастух! Как там у вас?..
— Нормально. Мы привезли ее.
— Огинскую?
— Да. Но это не она. То есть она ничего никому не сообщала.
— Ты уверен?
— А вы с ней сами поговорите.
— А противоядие?
— У нее в лаборатории был роман с одним несостоявшимся научным светилом, она утверждает, что он самостоятельно проводил какие-то исследования с этим ядом. Так, может, это он?
Сердце подпрыгнуло и ухнуло вниз. Кажется, клубок начинал разматываться…
— Приезжайте ко мне. Прямо сейчас! Пиши адрес…
— Часа два нам хватит, чтобы добраться. Мы все уже… вернее, еще в сборе. Я звоню из аэропорта.
— Сережа… Извини, не спросил… Вы все целы?
— Об этом после…