Леди не движется-2

Дивов Олег Игоревич

Она еще раз поглядела на меня. И решилась. Естественно. У нее не было другого выхода.

— Мы познакомились пять лет назад. Мамаша не знает, — выплюнула она. — Мне было шестнадцать. На вернисаже его персоналки в Каире. Поймите, Бьярни — он же лучший из сегодняшних живописцев. Я копила на его картину. На оригинал. Хотя бы малюсенький. Вот на самый малюсенький мне денег и хватило. Я подошла за автографом. А потом мы встретились в баре тем же вечером. Случайно. Кажется, мы были единственными трезвыми в том кабаке. И пошли к нему, потому что для нас все было ясно. Так бывает, хотя вы мне не поверите. У меня никого до него не было, а Бьярни потом говорил, что впервые влюбился. Послушайте, у него нет и никогда не было шрамов на спине. И отец у него был нормальный. Усталый, взгляд немного виноватый, — но он нормальный. В жизни не поверю, чтобы тот человек, которого

я знала, мог такое сказать — пусть само заживает. На четырехлетнем ребенке! Да я уверена, что Мамаша врет. Она всегда врет. Существо, которое без лжи жить не может. Не соврешь — день пропал.

— Значит, Бернард виделся с отцом?

— И с отцом, и с братом. С братом редко. А с отцом — всякий раз, когда тот на Землю прилетал. Бьярни мне однажды признался, как жалеет, что при разводе остался с матерью. Только однажды. Получилось глупо: он застукал отца с любовницей. Обиделся. Встал в позу, хоть ему и было всего ничего. А отец предложил ему остаться с ним. Бьярни ссорился с Адамом, всегда, но отец обещал, что приструнит старшего. В общем, Бьярни остался на Земле, а Адам поехал с отцом на Таниру. Я никогда не видела Адама до сегодняшнего дня. Знаете, они совсем не похожи. У них мимика, пластика совершенно разная. Да ну чего там, голос-то тоже другой.

— Зачем он познакомил вас со своим отцом?

— Почему нет? Он же не стеснялся ни отца, ни меня. Я… — она содрогнулась. — Я так рада, что его отец успел… — Кони крепко зажмурилась. — У меня сын от Бьярни. Полтора года. Ален. Он болел, я не хотела его показывать — весь в соплях, некрасивый, так-то он очаровательный ребенок, но не когда болеет, — а потом подумала: деду все равно, что у внука нос красный, это же внук. И показала. А через месяц Бьярни приходит, аж белый. Говорит: «Папа умер. Тонсийский лямблиоз». Господи, как он переживал. Адам — дерьмец, я уверена, даже слезинки не проронил. Мне про него рассказывали, отец Бьярни рассказывал. Адам — его величайшее разочарование. Лицемер, двуличный человек. Весь в Мамашу.

— Если у вас с Бернардом был общий ребенок, отчего вы не оформили отношения? — спросил Крюгер. — Или у художников такое не принято?

— Да бросьте. Такие же люди. Если б я разовой подружкой была — это одно. Собственно, с этого оформления все и началось, будь оно неладно. Бьярни очень не хотел знакомить меня с Мамашей. Вообще не хотел, чтобы та знала. Он из-за этого и Алена не признал официально. А отцу он сказал как есть. И отец ему ответил, что надо решать, нельзя так жить. Отец у него тоже очень практичный был. И не хотел, чтобы Адам знал, сколько у него денег на самом деле. Короче говоря, отец Бьярни купил островок на Авроре. И оформил, что называется, на предъявителя. То есть приходит человек, дает пароль, и тогда оформляется в собственность. Если такой человек за пять лет не появится, тогда по умолчанию оформляется на имя Бьярни. Понимаете, мы жили в атмосфере паранойи. Это жутко. Потому что Бьярни не выдерживал, когда Мамаша начинала скандалить. У него руки-ноги слабели, хоть врача вызывай. Он реально этого боялся.

— Надо полагать, она все-таки узнала? — уточнил Крюгер.

— Не полностью. У нее нашли рассеянный склероз. Она бегала как лошадь, да и сейчас тоже, не верьте, что она ходить не может. Еще как может. Но это же повод заставить сына почувствовать себя виноватым! Бьярни впал в депрессию. Я сказала — без вариантов, заплатим мы за ее лечение, а сами уедем на Аврору. И Бьярни сказал матери — мол, я продаю обе свои квартиры, на лечение этого хватит, а потом уезжаю. Хочу, чтобы у меня была своя семья и так далее. Мамаша от лечения отказалась, сослалась на страхи, у нее крыша поплыла, руки на себя наложить пыталась… Бьярни вообще на себя перестал быть похож. И тогда же она уселась в эту коляску инвалидную, жрать стала в три горла. Наверное, хороший врач нашел бы к ней подход, но проблема в том, что она ведь не хочет! У нее и так все замечательно! Сын пляшет вокруг, у него рушится жизнь и карьера, конечно, она довольна. Знали бы вы, как она его ненавидела. Дикая семейка. Мамаша совершенно намеренно издевалась над Бьярни. Я тогда придумала, что наймусь в сиделки к ней. Потому что из-за ее капризов мы с Бьярни почти не виделись, ну и я разгрузила бы его хоть немного, чтобы он не круглые сутки был прикован к маменьке. Боже, как я об этом пожалела. Мне надо было любой ценой уводить Бьярни, а я пыталась решить дело миром.

Кони всхлипнула и одним глотком выпила кофе из чашки. Крюгер заказал еще.

— Мамаша странными делами занималась. Я все расскажу. Только я ничего

не понимала. Сказала Бьярни — он ответил, чтоб я не лезла. И еще Мамаша постоянно общалась с Адамом. Не напрямую, через кого-то. Ну вот я одного не понимаю: чего скрывать-то? Ты мать, чего тебе стесняться, что с сыном общаешься, а?! Как будто преступление какое, честное слово… А в августе вдруг насела на Бьярни, чтобы тот слетал на Таниру. Мол, брат там совсем один, у тебя совести нет, только о себе вечно думаешь… Бьярни взял одну свою картину и полетел. Я просила его не летать. Очень. А он — семейный долг, семейный долг, как я буду смотреть в глаза нашему сыну… Ну и все. Я в новостях прочитала про убийство Адама, ужаснулась. Мамаша как ни в чем не бывало — да, мол, знаю, поэтому Бьярни и задерживается. Он вообще решил там осесть, он ведь давно собирался зажить своим домом. Теперь он наконец бросит свою дурацкую малеванщину и займется нормальным делом — грузоперевозками. Будет уважаемым человеком, женится на девушке из приличной семьи, Мамаша уже кого-то выбрала. Я была в таком шоке, что даже звонить ему побоялась. Понимаете, я мнительный человек. Мне показалось, что раз Бьярни сам не звонит и не пишет, — он меня бросил. А тут Мамаша сказала, что надо будет слетать, только она не знает когда. Мол, ей позвонят и скажут, когда можно. И вышло, что мы собирались наспех, потому что ей позвонили, а рейс уже буквально назавтра, еле успели. В пути она мне открытым текстом сказала — потребуется, подтвердишь любые мои слова. Я, дура, еще на что-то надеялась. А увидела совершенно чужого человека. Тогда я и поняла, что убили-то не Адама. Простите, что я побежала, просто я сначала от шока не прочувствовала, а на улице до меня дошло, что эта сука и ее сыночек убили моего Бьярни и они ни перед чем не остановятся. Я поняла, что сейчас останусь один на один с Мамашей… а она ведь знает, что я догадалась, и если уж она родного сына убила, то что ей я?..

Кони снова заплакала. Потом она разрыдалась. Потом она зачем-то принялась рассказывать в подробностях, как познакомилась с Бернардом, откуда взялось имя Бьярни, во что они были одеты на ежегодном художественном съезде в Париже… Ее душили слезы, но ей было чертовски важно проговорить какие-то ценные, интимные воспоминания. Она расставалась со своим Бьярни навсегда. Она летела на Таниру, уже предчувствуя беду и надеясь на чудо. Чуда не случилось, надежда умерла. Бьярни больше нет.

Я отошла к окну. Положила ладонь на стекло, оно было прохладное. С той стороны улицы пробилась особо ядовитая метка, сверкнула мне в глаза, я отвернулась.

Пластиковые двери кабинета разъехались в стороны неприлично быстро, и в помещении сделалось тесно, потому что явился Август-Александер Маккинби и заполнил своей аурой весь доступный объем.

— Крюгер, — Август даже не поздоровался, не спросил, уместен ли его визит, — я почему-то думал, что вы сделали экспертизу ДНК всем жертвам после того, как обнаружили, что Бейкер у нас поддельный.

Крюгер издал нечленораздельный звук и принялся оправдываться:

— Ну у остальных же не было братьев-близнецов! Да мы и по Бейкеру официально не делали, частным порядком, официально только сегодня, чертовщина какая-то происходит…

— Крюгер, — ледяным тоном перебил Август, — кто опознавал тело Князева?

— Мм… Никто. То есть мы предложили жене, а она ж беременна, сказала, что боится трупов. И вообще на нем был чип…

— В морг, — приказал Август.

— Вы не видите, что я занят?!

— Можете и дальше заниматься ерундой. Вы могли взять банду еще неделю назад. Делла, ты готова? Крюгер, жду вас на парковке ровно одну минуту.

* * *

Доктор Моррис ни капельки не удивился, увидав столь представительную компанию. Предложил нам обождать в его гостиной — поскольку никакой надобности в нашем присутствии не было, ведь данные требовались в рабочем порядке, не для отчета. Экономка церемонно подала нам чай. Стоило ей уйти, как в гостиной появился Йен Йоханссон — усталый, в теплом плаще.

— Я только что прилетел с Эвереста, — сказал он, здороваясь со всеми. — В управлении мне сказали, что все здесь, ну я и…

Вернулась экономка с вазой печенья. Растерялась, потому что гостей стало на одного больше, засуетилась. Я вспомнила, что про нее сплетничали в управлении, — якобы аутистка, Моррис потому и взял ее, что она идеально поддерживала порядок, не выносила никаких перемен и почти все время молчала. Ну, аутистка не аутистка, но чудачка — это точно. С другой стороны, с чего бы у Морриса работала обывательски нормальная экономка? Ему с ней сделалось бы скучно на второй день.