Леди не движется – 2
Шрифт:
— Он не рассказывает. Но какой-то подвиг совершил. Он весь в шрамах, даже таблетки не помогают. Как будто его до кишок резали, фигурненько так.
— И что Васька?
— Васька, — согласился Хуан Антонио. — Знаешь, такие привилегированные мальчики — они всегда в бедных общинах парии. Это не про Ваську. Настолько талантлив, сукин сын, что ему прощали все. Я про себя не скажу, что дурак. Но я над задачей бьюсь сутки — а Васька через три минуты ответ дает. Он все левой задней ногой делал. Походя. Ну просто, понимаешь, такие мозги, что замираешь. Нечеловеческие. А он их не ценил совершенно. Он вообще ничего не ценил. Жил как растение. Все как должное принимал. Я за каждый шанс зубами хватался, а он даже внимания не обращал. У него всегда
— Это было до того, как Вэнь его выгнал, или после?
— После, конечно. Уже после того, как он колледж бросил. Ему было семнадцать, когда родители умерли, и Васька пустился во все тяжкие. У нас же на рынке пара притонов есть, и он оттуда не вылезал. Вэнь его иногда за шкирку вытаскивал. Наркота, карты… Васька решил, что раз он математик от Бога, то и в карты сможет выиграть. Ну да. Особенно под наркотой. Вэнь его как-то вразумил, заставил школу закончить, выпроводил в колледж. Васька и там нашел. Через полгода его выгнали. С таким офигенным скандалом, что даже вернули предоплату за обучение, лишь бы ушел. Васька приехал сюда и завис на рынке. Вэнь надавал ему по шее, Васька на полгода пришел в себя. Тогда он женился как раз. Потом — опять за старое. Короче, он за четыре года спустил все, что было, и еще в долги влез. Как он перебивался, я не в курсе, нам всем Вэнь тогда сказал — держитесь от него подальше. Потом у Васьки внезапно в мозгах коротнуло и наступило просветление: он крестился в православие, бросил все пороки — карты, наркоту, выпивку и даже мясо, — снова женился. Жена у него, между нами, та еще стерва, да и фиг с ней, не мне ж с ней жить.
— Интересно, почему у него в досье даже намека на колледж нет.
— Так он все стер. Вот после этого Вэнь нам и сказал — держитесь подальше. Потому что, если человек стирает данные так, что их не видят даже федералы с контрразведкой, и при этом у него нет тормозов, — рано или поздно кончит суровым криминалом. Достирается до пожизненного одной левой.
— А где он стирать научился?
— По ходу, в колледже. Потому что, сама понимаешь, нас этому Вэнь не учил. То есть после того, как Васька оборзел, конкретно меня Вэнь научил, но Васька нахватался сам.
— Но ты сможешь разобрать его творения?
— Да смогу, конечно. Не, я знаю, что ты думаешь: Васька наслушался от Вэня чисто теоретических заходов и сообразил, как применить их на практике. А я так скажу: у ваших федералов не только теоретические заходы, но и практика, и все равно они так не смогут. Хотя заходы все те же самые, нет там других, математика-то одна на всех.
— Я не судья и даже не прокурор, — обронила я.
— А я и не оправдываюсь. Просто предлагаю договориться. У федералов мозги понятно как повернуты: раз ученик преступник, то мастер обучил криминалу. Давай мы скажем, что меня научил не Вэнь, а Васька? Я на самом деле у него много чему нахватался, и не приведи господи Вэнь узнает, чему…
— Хуан Антонио, ты почти ребенок…
— А я к чему? — обрадовался тот. — Я несовершеннолетний. К тому же сиротка, жалко-жалко. Меня ни один суд не посадит за криминальные навыки.
Я покачала головой:
— Какая у вас с Князевым разница?
— Восемь лет.
— И ты хочешь сказать, что…
— А что? Если так оно по факту и было? — возмутился Хуан Антонио. — Ты пойми: я маленький, юркий, под ногами мельтешу, а они все большие и важные. И каждому в какой-то момент хочется покровительствовать. Ну так вот он я — покровительствуй! И Васька мне хвастался, ой как хвастался. Потому что я смотрел восторженно и не ругал его за наркоту.
— Ну посмотрим.
— Слушай, а когда я уделаю этого вашего федерала, мы в кафе посидим? В смысле, ты и я? — с надеждой спросил Хуан Антонио.
Я хмыкнула, но промолчала. Так оригинально за мной еще не ухаживали. И так простонародно-трогательно.
— Не, ты послушай, — заволновался Хуан Антонио. — Про тебя вообще-то все наши знают. И вообще все нормальные парни. Делла Берг, хо-хо! Тебя никто вообще никогда телкой не называет, даже промеж себя. Делла Берг — это, парни, такая знаменитость, к какой вы даже подойти не посмеете! Вы можете снять любую светскую львицу, главное — подпоить ее грамотно, но Делла Берг через вас перешагнет в любом состоянии. Потому что это Делла Берг. И вот, понимаешь, — Хуан Антонио увлекся, жестикуляция стала страстной, — я просто вижу: вечернее кафе, и мы с тобой за столиком. Все чинно, пафосно, и все мужики на меня оглядываются — это кто такой? Кто этот парень, которому улыбается Делла Берг?! Ну герой! Ну ты понимаешь, что они подумают. И я это знаю. И вот я сижу, гляжу на тебя, знаю, о чем все думают… и говорю с тобой о МАТЕМАТИКЕ!!! АААА!!!
Я расхохоталась.
— Ну? Ты понимаешь, да? — веселился Хуан Антонио. — Вот серьезно, пять лет жизни готов отдать за такую сцену. Слушай, а можно я буду в тебя влюбленным? Мне вообще это нужно. Потому что когда-нибудь мне подвернется шанс, я по привычке вцеплюсь в него зубами и стану крутым. Ну там богатым, или знаменитым, или все вместе. И вот я, уже такой пожилой и солидный, даю интервью. И говорю: знаете, была в моей жизни одна знаменательная встреча. Это была женщина. Равных ей я не встречал. Ее звали Делла Берг. Да-да, та самая, легендарная Делла Берг. Конечно, я влюбился сразу. Я готов был землю целовать под ее ногами, на брюхе за ней ползти. Я был никем, так, червяк какой-то, и вы представляете, эта женщина мне сказала: Хуан Антонио, ты прославишься. И я воодушевился, поверил в себя, за каких-то пять лет заработал на колледж, потом нашел работу, заработал на второй — уже федеральный… И так поднялся. Благодаря тому, что женщина, которую я боготворил, заставила меня поверить в себя.
— Таких слов ты от меня не дождешься. Не мой стиль.
— А каких дождусь?
— Твоя судьба в твоих руках, Хуан Антонио.
Что уж думал себе этот мальчик, я не знаю. Но он зажмурился, стиснул зубы, сжал кулаки и сказал:
— Я справлюсь. Не беспокойся. Я не подведу тебя. Я — справлюсь.
Я вошла первой. Федерал еще не уехал, ждал появления нашего компьютерного гения. Йен сохранял невозмутимую маску.
Увидев тщедушного Хуана Антонио, федерал показал все, что думает, даже без слов. Хуан Антонио оправдал мои надежды, тоже показав все — он просто не заметил федерала.
— Господа, это Хуан Антонио, — сказала я, — мне рекомендовали его как специалиста по нашей проблеме.
Хуан Антонио протянул левую руку Йену. Йен поздоровался, считал информацию с ярлычка и удивился:
— Ты ведь не Хуан Антонио.
— Делла Берг сказала, как меня зовут, а не что у меня в чипе написано, — парировал Хуан Антонио. — В Конституции нет такой статьи, чтоб человеку в обществе зваться непременно так, как написано в чипе.
— Да, конечно, — согласился Йен. — Но почему Хуан Антонио?!
— Да потому что все говорят — ты же вылитый Хуан Антонио! Ладно, давайте к делу, у меня времени — не вечность.
— Пошли, — скомандовал Йен.
По дороге в лабораторию повстречали Крюгера, который тоже познакомился с нашим юным гением и в точности повторил реплики Йена. Пока мы дошли до заветной комнаты, встретили еще четверых сотрудников, и каждый удивился — почему Хуан Антонио и почему тебя зовут не так, как надо.
Когда мы вошли, явился Август. Оглядел заморыша Хуана Антонио, протянул руку. Тот уже изготовился повторить диалог. Август еще раз оглядел его и сказал: