Леди не движется – 2
Шрифт:
— Что? — Макс аж взвился. — Какой старухой? Ты что, разницы совсем не видишь?
— Не вижу. И никакая женщина не видит. Потому что у женщин и мужчин разный механизм старения. Мужчина до смерти может иметь детей — ему только здоровье нужно, а так у него от природы все есть. Вот у мужчины лишние двадцать лет могут принести о-го-го сколько. А самая здоровая женщина, хоть на таблетках, хоть на чем, в семьдесят теряет фертильность. И наплевать, как она выглядит, — она уже не женщина.
Я не стала говорить, что вопрос с моей персональной фертильностью решился несколько
— Это ты до старости будешь прыгать и зажигать, — добавила я. — Потому что у тебя не потеряется ни одна возможность. Кое-что будет получаться помедленней и пореже, чем в юности, но ведь будет получаться? А у меня, извини, уже все будет впустую. Так что не надо мне тут рассказывать о пользе натурального питания. Тот период, который меня интересует, я одинаково хорошо проживу и на таблетках, и на креветках. А все, что дальше, меня мало волнует.
— Учишь тебя, учишь, — тяжело вздохнул Макс, — и все без толку. Твои арканзасские замашки вылезают всюду. Да черт с тобой, ешь что хочешь. Только, пожалуйста, в моем присутствии — без синтетики. Если не хочешь, чтоб я эту синтетику тебе за шиворот засунул.
— Макс, — холодно сказала я, — ты зачем за мной увязался? Другую игру придумать не сумел, решил, что детективный фон сойдет за медовый месяц? Я работаю. А вот что тут делаешь ты, я не понимаю. Заткнись или убирайся.
— Да заткнулся, заткнулся. Работай, я не против. Только напрягаться не стоит, — ядовито заметил он. — Все равно он тут не появится. Если мужик даже на беременную жену не приходит поглядеть издали, если он не интересуется тем, что у него вот-вот родится сын, то в церковь он не пойдет точно.
— У кого какие ценности.
— И ты хочешь сказать, есть мужчины, которым церковь важнее семьи?
— Ты считаешь, их нет?
— Я считаю, что это не мужчины.
— Но-но, — сказала я, — у меня родственник — католический епископ. Язык прикуси, а то это будет последняя наша встреча.
— Я не имел в виду твоего родственника. Он с семьей не порывал. У него как была родня, так и осталась. А своей семьи он и не заводил. И вот это — правильно. Точно так же, как младший братец твоего Маккинби. Знаешь, если парень с детства решил быть аскетом, это его дело. Он никого не предает этим. Но если он бросил одну жену с ребенком, потом вторую — беременную…
— Мы не знаем, — оборвала его я.
— Чего мы не знаем?
— Того, что он бросил. Представь себя на его месте. Он украл кучу бабла и собирается удрать с ним. Он понимает, что искать его у жены будут первым делом. Он нарочно туда даже близко не подходит, чтобы копы отстали от его жены. Потом она родит, все окончательно утихнет, тут-то ей и предложат переехать в хорошее место. Где ее будет ждать муж.
— Вариант, — согласился Макс. — Но не верю.
— Потому что ты всегда считал верующих чокнутыми.
— Считал, ну и что?
— А верующие считают чокнутым тебя. Кто прав? Их больше.
— Зато я выше.
— Верующих принцев тоже хватает.
— Дел, сколько церквей мы уже обошли? Шесть? Эта —
— Зато и внимания на тебя не обратит никто.
— Ладно, ешь свои креветки. Потом пойдем в эту твою церковь. Могу даже взнос в церковную кассу сделать, чтоб поп поразговорчивей был.
— Твое великодушие не знает границ, — язвительно заметила я.
В чем-то Макс прав, креветки были ужасны. Я решила, что немного соли и перца им не повредят. Поискала глазами солонку. На нашем столике ее почему-то не было. Я оглянулась в поисках официанта.
Мимо двух оживленно болтавших толстушек пытался протиснуться молодой парень. Парень как парень. Широкая футболка на костлявых плечах, джинсы, кеды. На футболке — яркая пляжная картинка и две рекламные метки, из отеля и фирмы, поставляющей лодки напрокат. Типичный небогатый турист. В руке — вегетарианский сэндвич, в другой — стакан с каким-то напитком. Парень продирался к окну, где были свободные стоячие места. От окна открывался замечательный вид на церковь. Самую аляповатую церковь Таниры, тут Макс в самую точку угодил.
Мулат.
Крестика на выпирающих ключицах не было.
Подчеркнуто грубый, из толстой натуральной кожи сопряженный браслет на левом запястье, линзы и клипсы.
— Секунду, — сказала я Максу и встала.
Макс проследил за моим взглядом и вскочил:
— Сиди, я сам…
Я отпихнула его и моментально просочилась сквозь толпу, оказавшись в метре от мулата. Он меня заметил, и на миг в темных глазах блеснул ужас, сменившийся отчаянной надеждой: вдруг его перепутали?
— Ой, простите, а можно вас спросить? — тем дурацким, глуповато-радостным тоном, который отличает туристок, начала я и повела рукой в сторону церкви за окном, словно бы показывая, что вопрос на эту тему.
Мулат машинально посмотрел на мою руку, потом — на церковные купола… Сделав один шаг в сторону, я оказалась за его спиной и коротко ударила ребром ладони по шее.
Мулат упал. Сэндвич отлетел под чей-то столик, из стакана выплеснулось молоко.
Я присела рядом и быстро охлопала его. Как я и думала, оружия при себе он не имел. На рукопожатие чип отозвался, но не сообщил ничего о своем владельце. На меня, присевшую возле мулата, налетел Макс.
— Ты…
— Полицию вызывай, — перебила я.
— Послушай, ты же могла ошибиться…
— Не могла. Он узнал меня. А мы никогда не виделись. Узнал и испугался.
Вокруг нас собралась толпа. Вперед пробился средних лет мужчина.
— Я хозяин, — он протянул левую руку для рукопожатия, Макс ответил. Похоже, хозяин, получив от своего чипа информацию о собеседнике, малость офонарел. Настоящий принц, мать вашу, и совсем как живой. — Могу я чем-нибудь помочь?
— Спасибо, — меланхолично ответил Макс, — я уже вызвал полицию.
— Пожалуй, если есть пластырь лентой, пригодился бы, — уточнила я. — Или длинное полотенце — руки связать.