Леди-плутовка
Шрифт:
– Эта.
Изабел вытащила картину из стопки и вытянула руки наподобие мольберта, хотя полотно было не слишком большим: фута два на три.
Дженкс изучал полотно с таким же вниманием, как страницы писем. Взгляд его скользил слева направо, потом сверху вниз, но в лице его, в отличие от Эндрю, не было ни малейших признаков похоти. Слава богу!
Изабел и не подозревала, что все это время задерживала дыхание, и что наклонила голову, чтобы видеть то же, на что смотрит Дженкс, хотя прекрасно знала каждую деталь. Три молодые женщины в
Для Изабел их лица были куда привлекательнее, чем грациозная нагота: резко обрисованные черты, взгляды отведены друг от друга. У той, чье лицо было видно лучше всего, уголки губ слегка опущены. Несмотря на затейливый танец, эти прелестные женщины из прошлых веков были одиноки и несчастны.
А может, она читает на их лицах собственные чувства? Эти женщины на картинах, которые хранил Эндрю, напоминали всех остальных – гологрудые, без волос на интимных местах, поразительно выписанными фигурами, бледной, как мрамор, кожей. Они были почти реальными и все же решительно неземными.
– Не могу представить, кто способен заинтересоваться подобными вещами, – заметил Дженкс. – Но что я знаю? Я скромный офицер полиции.
– То, как вы это сказали, вовсе не прозвучало слишком уж скромно.
Дженкс пожал плечами. Изабел поставила картину на пол и повернула изображением к стене.
– Видите ли, это этюд к гораздо большей картине. Итальянцы называют ее «La Primavera» – «Весна».
– Эти три женщины тоже символизируют весну?
– Нет, это младшие богини. Три грации. Вывезти огромную законченную картину из Италии было невозможно, но Морроу твердо решил купить этот этюд. Считал, что сначала был написан он, а уж потом «Весна».
Она снова натянула ткань на картины.
– Но почему художник пишет одно и то же несколько раз? Помимо финансовой выгоды, конечно.
Прежде чем повернуться к Дженксу, Изабел откашлялась:
– Думаю, что это фрагмент, который больше всего может заинтересовать джентльменов.
– Боже, спаси меня от джентльменов, – пробормотал Дженкс. – Ну хорошо. Значит, эта картина у вас, а другая – у герцога Ардмора.
Изабел кивнула.
– И я хочу поменять их местами. Понимаю, что Анджелес, возможно, и не распознает подделки, но если распознает…
– Возможность, которую надежно устранит ваш умный план, – закончил Дженкс. – Если герцог отдаст Анджелесу подлинник, нежелательных вопросов не возникнет.
– Я тоже так думаю.
Неужели фонарь мигает? Изабел надеялась, что нет. Хотя у них был запасной фонарь плюс бумажные жгуты и свечи, тошнотворные воспоминания о тех минутах, когда она была заперта в темноте, заставили ее вздрогнуть.
– Видите, с чем нам приходится работать! Но, может, вернемся в ту часть дома, в которой не так жарко и которая не скрыта за фальшивой стеной?
– Через минуту.
Комната была невелика, и когда он шагнул к ней, оказался слишком близко.
– Я сказал, что помогу вам, и сдержу слово, но должен предупредить, что не проигнорирую все те свидетельства, которые удастся найти.
Ясный взгляд его карих глаз и плотно сжатые губы выражали решимость.
Изабел непонимающе уставилась на него.
– Свидетельства чего?
– Улики, касающиеся смерти вашего мужа.
– Они еще могут отыскаться?
– Не знаю, но если найдутся, я… намерен обратить на них самое пристальное внимание и даже специально их поискать.
Они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, Изабел отвела взгляд и оглядела потайную комнату. Здесь находится что-то вроде доказательства, а она наткнулась на него только через полгода после смерти Эндрю.
– Что же, это справедливо. Даю вам свое благословение, офицер Дженкс.
– Есть вероятность, что мы обнаружили нежелательные улики об обстоятельствах смерти вашего мужа.
– Что может быть нежелательнее, чем сама смерть?
Дженкс вскинул брови, а Изабел вздохнула.
– Нет, я не ожидаю ответа, хотя, должно быть, у вас на кончике языка вертится не менее двадцати.
– О, не более полудюжины.
Изабел присела, чтобы поднять фонарь, который поставила у двери, и, еще не успев взять его в руки, успокоилась. Ручка была теплой, неяркое пламя мигало в темно-синем свете раннего вечера.
– Дело было закрыто, – выговорила она медленно. – Этого не следовало делать?
– А вы как думаете?
Изабел проглотила отрицательный ответ и попыталась получше подобрать слова. Дженкса в отличие от остальных знакомых ничуть не тревожило ее молчание. Он просто ждал, когда она заговорит, наблюдая за ней с бесконечным терпением.
Нет, она не знала, стоило закрывать дело или нет. Будь Мартиндейл менее решительно настроен защитить свою сестру любой ценой, вероятно, судья вынес бы заключение, что Эндрю покончил с собой. И тогда ее мужа похоронили бы в неосвященной земле, все его доходы заморозили бы на год, а для Изабел это означало позор и бедность, пусть и временную.
Вместо этого вердикт тактично провозгласил смерть по неосторожности. Должно быть, Морроу чистил свой пистолет, бедняга, и заглянул в ствол проверить, не осталось ли нагара.
Закон был соблюден. Но нет, если быть честной, правосудие не свершилось, хотя и не ради Эндрю, ради нее. А может, для семьи это был самый легкий способ положить конец этому подобию брака.
– Думаю, – вздохнула Изабел, – в этом вопросе вы должны следовать своему суждению. Давайте договоримся: вы примените свое искусство сыщика и чутье на необычные факты. Что я могу привнести в партнерство?
Он искренне улыбнулся: впервые за весь день, – но выражение лица стало опасным, а взгляд – хищным и острым.