Леди-послушница
Шрифт:
– Но я смогу настоять!
– Нет, дитя мое. Да и где принц Юстас? Чтобы разыскать его, да еще и в нынешнюю пору… Пройдет немало времени, пока вы доберетесь к нему, а этих парней… и нашего Артура… Их вздернут на виселицу уже завтра. Сейчас с этим скоро. Да вы ведь сами знаете, что узников содержат за счет горожан, а в Бридпорте они так разорены после набега, что пожалеют и тухлого яйца и только обрадуются, если тех повесят, сняв с горожан эту обузу. Еще соберутся, дабы поглазеть на казнь – все же развлечение в их унылой жизни.
Но Милдрэд не желала сдаваться и твердила, чтобы Метью сейчас же оседлал ее лошадь – она помчится вослед за
– Миледи, выслушайте. Думаю, мы можем кое-что предпринять, клянусь верой, – произнес задумчиво Метью. – Слабая надежда, но отчего бы не попробовать?
Милдрэд затихла, не сводя с него взгляда, хотя в тумане и темноте даже не различала лица под капюшоном.
– Смертные приговоры выносятся при городском совете. Завтра, чтобы все было по закону, пленных приведут туда. И если у Артура найдется достаточно почитаемый защитник, который поручится за него и внесет залог, его могут отпустить на свободу, при условии, что он даст клятву больше не воевать против короля Стефана.
– Конечно же, он даст эту клятву! – встрепенулась девушка.
Это она толкнула его на войну, она же заставит Артура забыть их планы. Скажет, что отказывается от него, но спасет его жизнь. О, только бы он опять мог жить, быть свободным и бродить где вздумается.
Они с Метью принялись обсуждать, к кому бы могли обратиться. Милдрэд, как представительница богатой семьи, могла заверить кого-нибудь из почтенных горожан или даже самого аббата, что внесет деньги за Артура, что готова поклясться за него, а если кто-то ее поддержит, она тут же напишет письмо в Гронвуд-Кастл, чтобы прислали какую угодно сумму.
Невдалеке послышались хлюпающие по грязной улочке шаги, и появился Рис. Они и не сразу узнали его в женском наряде, а когда узнали и поведали свой план, Рис оставался угрюмым и мало верил, что у них что-то получится.
– Этот саксонский комендант Бридпорта верой и правдой служит принцу Юстасу, который возвысил столько саксов. Вряд ли он откажется выполнить приказ.
– Но ведь он мой соплеменник! – настаивала Милдрэд. – А саксам слишком хорошо известно имя гронвудского барона, чтобы этот выскочка комендант не откликнулся на просьбу его дочери.
Рис встряхнул забрызганные грязью юбки.
– Как же у вас все складно получается, клянусь святым валлийцем Тисило! Послушать вас, миледи, так едва сакс увидит сакса, как тут же радостно заорет «Белый дракон!» [108] . Но этот комендант Эдмунд вряд ли вас послушает. Видели бы вы, как его тут все почитают. И только и твердят, что он потомок прежних саксонских королей. А на деле – всего-навсего мальчик на побегушках у какого-то Бритто.
108
«Белый дракон!» – старинный боевой клич англосаксов, сохранившийся в XII веке как пережиток язычества.
Он что-то еще бубнил, огрызался на Метью, когда тот его осадил, намекнув, что Рис зол лишь потому, что его облапил какой-то из саксов нового коменданта. Но тут Милдрэд, до этого застывшая неподвижно, взяла
– Как, ты сказал, зовут коменданта? Эдмунд? Не Эдмунд ли Этелинг из Эксетера? И говоришь, он очень горд и неприступен? Странно… Я знала другого Этелинга.
– Да он-то не слишком горд, просто окружают его чересчур заносчивые саксы. Сам же он… Да ничего так, довольно молчаливый, молится много. Но что к нему не допускают – это так же верно, как то, что мне до чертиков уже надоели эти длинные юбки!
Милдрэд медленно отступила в туман и уперлась спиной в стену. Она стояла такая притихшая и неподвижная, что походила на тень. И переругивавшиеся какое-то время Метью и Рис тоже умолкли, удивленные ее странным поведением.
– Все в порядке, миледи? – осведомился Метью.
– Который сейчас час? – неожиданно спросила девушка каким-то потухшим голосом.
– Уже за полночь, если колокол не врет.
– Тогда…
Метью различил в тумане, как она широко перекрестилась всей ладонью. Произнесла еле слышно:
– Deo volente… [109]
И повернулась к ним.
– Отведите меня к Эдмунду Этелингу! Каким бы он ни стал за это время – он не откажется принять Милдрэд Гронвудскую!
Когда Артура бросили в сырое подземелье, где уже находились солдаты Фиц Джилберта, он впервые по-настоящему испугался. Пожалуй, на него так подействовал царящий тут дух отчаяния и безысходности. Кто-то из пленников молился, кто-то рыдал, кто-то просто сник и сидел в грязи, не откликаясь на зов и ни на что не реагируя. Слышались приглушенные разговоры: мол, всех вряд ли повесят, просто не успеют сразу соорудить такую огромную виселицу. Кто-то сказал, что будут бросать жребий, и всякий надеялся, что его минует смертная чаша.
109
Да будет воля Божья ( лат.).
«Ну меня-то уж точно не помилуют, – подумал Артур. – Этот перепуганный сержант так живописал мои подвиги, что меня первым потащат в петлю. Чтобы не так страшно было, а то вдруг вырвусь и перебью их всех».
Он вяло усмехнулся в темноте. Матушка Бенедикта все время упрекала его за бродяжничество и твердила, что если он не остепенится, то кончит свою жизнь в петле. Напророчила! И надо же, именно тогда, когда он и впрямь попробовал что-то изменить в своей жизни – стал приближенным анжуйского претендента на престол, как охарактеризовал Артура перед новым комендантом злобный поп Соломон.
Но смиряться не хотелось. И Артур, несмотря на слабость и боль в спине, стал шарить по подземелью, ощупывать стены и грязный пол, в надежде, что столько сильных парней смогут сделать подкоп и выбраться наружу. В темноте он то и дело наступал на других пленников, они чертыхались, пихали его, пока кто-то не попал по ране и Артур, вскрикнув, упал. Зажатый стенающими или бубнящими молитвы пленниками, он пытался обдумать, как же так вышло, что ранее он мог кого угодно вызволить из неволи, а теперь сам попал в каменный мешок… Да еще какой! Тесный, душный, залитый жидкой глиной, где свод уходил куда-то в темноту, где едва можно было разглядеть крошечное окошко на самом верху. Или догадаться, что оно там, по мутной бледной мгле. Похоже, туман сгустился. Вот и все.