Ледовый десант
Шрифт:
— Товарищ полковник! Разрешите мне поговорить с вашей женой! — обратился к Сильченко офицер из штаба корпуса.
— У вас не хватит времени, товарищ майор. Через несколько минут мы отправляемся по маршруту, — недовольно ответил Сильченко.
Майор в накинутой на плечи плащ-палатке хотел еще что-то сказать, но возле них остановился бронетранспортер, и из него вышел в сопровождении охраны и неотступного ординарца Мити генерал Ватутин.
— Это хозяйство Сильченко? — спросил командующий фронтом.
— Да! — ответил полковник, став по стойке «смирно». — Мои солдаты уже все на этом берегу… Разрешите обратиться к вам,
— Вы уже обращаетесь. Я слушаю.
— У меня есть мысль: хотя бы одним из моих полков осуществить не большую, а малую рокировку.
— Поясните.
— Надо свернуть к Днепру ниже Дарницы. Там Казачий остров…
— Там есть наши подразделения, но малочисленные, — ответил задумчиво Ватутин.
— С острова Казачий, когда уже начнутся бои на Лютежском плацдарме и в прорыв пойдут Тридцать восьмая и Третья танковая армии, надо высадить десант южнее Киева и перерезать шоссе Киев — Пирогов — Обухов. Немцы непременно станут перебрасывать подкрепления с Букринского плацдарма к Киеву, а кратчайшего пути у них уже не будет.
— Идея заслуживает внимания, — кивнул Ватутин. — Однако остров на глазах у немцев, по нему можно стрелять с правого берега даже из винтовок. Тяжело будет переправлять артиллерию.
— Ради всей битвы за Киев можно обойтись ротными минометами, пулеметами и противотанковыми ружьями. Их будут прикрывать несколько сотен автоматчиков и стрелков. Перережем шоссе, овладеем плацдармом — переправится и среднекалиберная артиллерия, — Сильченко помолчал. — Я хорошо знаю этот остров. Рыбачил там. На левом берегу местные жители помогут нам средствами переправы. Во всех случаях наше появление под самым Киевом в дни наступления Тридцать восьмой армии и Третьей танковой с Лютежского плацдарма должно дезориентировать немецкое командование.
— Но еще до наступления Тридцать восьмой армии вы можете намозолить немцам глаза своим пребыванием на острове.
— Это правильно, — согласился с мнением Ватутина Заруба. — Но ведь мы и дальше будем удерживать остров незначительными силами, которые находятся там сейчас. А тут в одну ночь внезапно, навально высадимся на правом берегу…
— На левом берегу напротив Киева у нас в наличии три полка из разных дивизий. Значит, надо образовать сводный отряд из этих полков, — тут же решил Ватутин. — Даю разрешение на вашу «малую рокировку»!.. Мне сообщили из штаба корпуса, что вы высказали недовольство тем, что в третий раз мы начинаем наступление на Букринском плацдарме. Говорили с раздражением, припомнили, что в прошлом году у вас уже было недоразумение со штабом дивизии, когда вам пришлось командовать полком, тем, что попал в железные клещи противника.
Сильченко улыбнулся.
— Недоразумение со штабом дивизии для меня закончилось с «плюсом» и «минусом». «Плюс» — я спас, вывел без потерь весь полк. «Минус» — за невыполнение приказа штаба дивизии меня понизили в звании. Но кто-то из высших командиров отстоял, хотя могло быть и хуже…
— Тем «кто-то» был я, — тихо, чуть ли не шепотом, произнес Ватутин, вспомнив конфликт командира полка Сильченко с командиром дивизии. — Тогда вы сказали генералу, что берете на себя ответственность за судьбу полка как командир и как коммунист. А это уже много значило. Если бы каждый из наших полковников, генералов и маршалов поступал вот так же, как вы, мы, уверен, не отступили бы от Изюма и Барвинкового до
Ватутин пожал руку Сильченко и повернулся к группе солдат, которым старший сержант читал армейскую газету «За честь Родины».
— «…Давай нам десять на одного — всех побьем, повалим, в плен возьмем!.. Друзья! Помните о присяге, подчиняйтесь начальникам, боритесь храбро, и все падет перед вами!» Это слова Суворова! — пояснил старший сержант солдатам. — А вот что говорил запорожцам Максим Кривонос: «Нет других средств против этих неправд, издевательств, как только сломить врагов нашей силой и всех их уничтожить!» А вот что сказал Богдан Хмельницкий: «Я решил мстить не только за свою обиду, но и за попрание народа русского!» А народ про Хмельницкого так говорил: «Хмельницкий славно сказал, когда казаков в бой водил: «Гей, казаки! В бой идите, ворога под пень рубите!..»
— Все это чужие мысли и истины! Ты скажи что-нибудь и от себя, если такой грамотный, — перебил старшего сержанта кто-то из красноармейцев.
— Слушайте и мое: «Смелость в бою окрыляет сердца! Смелость на подвиг зовет молодца!»
— Неужели это ты сам сочинил? — спросил старшего сержанта Терентий Живица.
— Сам. А вот мои новые стихи.
Танкисты! Идите Броней напролом, Чтоб фрицев добить За родимым Днепром!— Да это же Филипп Миронец! — воскликнул Андрей Стоколос, подойдя к собравшимся красноармейцам. Это наш молодой армейский поэт. Он первым сообщил в газету о боях под Зарубенцами и Григорьевкой. Я сам видел его в работе: ноги в воде, туловище, на всякий случай, на границе Днепра и берега, а голова и руки на суше. Еще и телефонная трубка возле уха.
— Складно сочинил! — похвалил Живица. — По мне, легче из бронебойки «тигра» поджечь, чем две такие строчки слепить. Видать, у тебя, сержант, божий дар. Давай дальше…
— Что за скоморох тут объявился? — негромко, но так, чтобы услышал командующий, спросил майор в плащ-палатке, обращаясь к капитану Зарубе. — Такими стишками можно выдать и секреты рокировки… «Броней фрицев… добить… за Днепром!» Ясно, что идем не куда-нибудь, а в Дарницу.
— Да что вы! Скоморохи — песельники, их уважали люди. Филипп Миронец поднимает дух у солдат в это холодное, хмурое утро, — возразил капитан Заруба.
— А вы кто такой? — спросил Ватутин, подойдя к майору.
— Майор Добрин. Из штаба стрелкового корпуса. Химики пускают дымы, танкисты выключили фары. И все ради засекреченности данной операции. А тут во весь голос: танки идут за Днепр… Где гарантия, что эти слова не услышит лазутчик в кустах, если не ближе?
К Ватутину подошел полковник-танкист с планшеткой на боку, и все бойцы и командиры стали расходиться. Полковник отдал честь и доложил:
— К семи часам утра переправилось девяносто танков, двести двадцать орудий, триста пятьдесят тягачей, тысяча восемьсот автомашин. Переправа будет продолжаться, пока не рассеется туман.
— Танков еще маловато, — покачал головой Ватутин.
— Трудно с шестидесятитонными паромами. Сделаем все, чтобы следующей ночью все танки были на левом берегу Днепра. В Высокой Дубенче не будем задерживаться, сразу — на Сваромскую переправу.