Ледовый десант
Шрифт:
Под ногами командующего хрустнули комки замерзшей земли. Неподалеку виднелась высокая полынь, покрытая изморозью. Всюду следы морозца.
«Наверное, будет погожий день, — подумал Ватутин. — Значит, будет возможность поработать летчикам воздушной армии генерала Красовского».
Николай Федорович полной грудью вдохнул чистый, морозный воздух, который казался каким-то целительным, бодрящим, словно был настоян на этих ясных звездах, на серебристом месяце, на предрассветной мгле. Откуда-то издалека донесся гул моторов. Ватутин прислушался.
«Это эскадрильи из армии Красовского. Получили приказ бомбардировать немецкую оборону на Лютежском плацдарме.
У немецкого командования были основания не нервничать. На позициях, что замыкали Букринский плацдарм, Манштейн сосредоточил 18 пехотных, 5 танковых и 2 моторизованные дивизии.
После рокировки танковой армии и сосредоточения артиллерийского корпуса прорыва на Лютежском плацдарме соотношение сил изменилось, особенно в танках и орудиях, в пользу 1-го Украинского фронта. Но 4-ю армию Гота обслуживало 700 самолетов, да и маневрировать он мог еще тремястами танками и самоходками. Поэтому надо было действовать на Букринском плацдарме, чтобы приковать к себе главные силы немцев.
Ватутин вздохнул: «А полковник Сильченко предлагает еще и третий плацдарм — острова на южной окраине Киева. Удалось бы батальонам перерезать шоссе Киев — Пирогов — Кагарлык!»
Николай Федорович волновался. Еще бы! На его плечах такой груз. Но ничего, выдержит. Плечи у него крепкие, солдатские. Он твердо стоит на земле. Никаким вышколенным в кадетских и гренадерских корпусах манштейнам и готам не сбить его с ног.
Перед глазами командующего предстала его мать Вера Ефимовна.
«Мама! Ты уже проснулась, не спишь. Всю жизнь ты привыкла вставать чуть свет, чтобы успеть похозяйничать во дворе, в хате, а потом засесть за любимый ткацкий станок и ткать полотна и рядна, лучше которых не было не только в селе Чепухино, но и во всем Валуйковском районе. Сейчас, наверное, вспоминаешь своих сыновей-воинов — пехотинца Афанасия, артиллериста Павла, танкиста Семена и меня, командующего 1-м Украинским фронтом. Нелегко в окопах Афанасию — он повредил себе грудь еще до войны, когда упал с дерева. И Павлу и Семену тоже нелегко. Но труднее всего, мама, наверное, все-таки мне. Ведь я отвечаю за тысячи солдат. Сколько их сегодня погибнет? Сколько будет раненых? Этого никто не знает. Но потери будут. И немалые. А я хочу, мама, всей душой хочу, чтобы меньше легло костьми людей на берегах Днепра, под Киевом в этой баталии… Милая моя Танюша! Ты сейчас, конечно, спишь. Что снится тебе в эту предутреннюю пору?..»
Ватутин не уловил момента, когда гул бомбардировщиков и штурмовиков вдруг усилился, стал грозным, зловещим. От мыслей о матери, жене его оторвала вспыхнувшая в небе ракета.
Началось…
Загрохотали тысячи орудий, минометов и «катюш». Вокруг стало светло, как днем.
Николай Федорович потер озябшие руки.
«Вот такую бы силу артогня в оборонных, тяжелых боях на южном фасе Курской дуги четыре месяца назад! Тогда бы немцы выдохнулись намного раньше».
В памяти всплыл недавний разговор на совещании командования фронта. Генерал-полковник
Ватутин поднес к глазам бинокль. Над немецкими позициями то и дело вспыхивали огни. В воздух взлетали обломки дзотов, дотов, блиндажей.
Николай Федорович улыбнулся. «Что, товарищ Сталин, теперь опять скажете по телефону, что Ватутин и Жуков не знают, где у них «правая сторона», а где «левая»? Наша тактическая ошибка уже превращается в победу не только в битве за Киев, но и в стратегическую победу на всем Правобережье Украины».
Над обороной немцев появились краснозвездные штурмовики и бомбардировщики.
— Настал твой черед, товарищ Красовский, — прошептал Ватутин. — Доканчивай то, что не удалось артиллеристам. И начнем штурм.
Ватутин спустился в траншею и направился на КП, где его ждали сообщения с передовых позиций.
6
Затихло.
Смолкли орудия. Улетели самолеты.
Заряжающий Андрей Стоколос взглянул на замкового Живицу. В ушах Андрея гудело и грохотало.
— Терентий! — крикнул он.
Но Живица не ответил.
«И этот тоже как тетерев», — подумал Андрей.
Он выпрямился. Болела спина, болели руки. Жгли кровяные мозоли. Поднял руки к губам, начал дуть на них. Глухота стала проходить. Андрей уже слышал грозное «Ура!» пехотинцев, которые пошли в атаку.
«Да, на совесть мы поработали, — вздохнул облегченно Стоколос. — Хорошо прошлись по вражеским позициям железной метлой».
Артиллеристы капитана Зарубы ждали, когда красноармейцы займут передовые рубежи немецкой обороны, чтобы перекатить орудия на новые позиции и оттуда поддерживать прямой наводкой пехоту.
На батарее, где служили бывшие пограничники Колотуха, Стоколос и Живица, появилась Маргарита Григорьевна.
— Кто тут ранен?
— Пока что нет таких. Вы бы шли на медпункт, — посоветовал капитан Заруба. — У нас есть санитары мужчины. Это и моя просьба, и хлопцев с заставы, и, я уверен, полковника Сильченко.
— Смотрите, — сказала в ответ Маргарита Григорьевна. — Пехотинцы уже достигли переднего края!
— О, действительно! Молодцы! — воскликнул Стоколос. — Сейчас нам снова придется поработать.
Танки батальона капитана Тернистого занимали исходную позицию — она находилась неподалеку от расположения артбатарей капитана Зарубы. «КВ» и «Т-34», казалось, плыли, то утопая в небольших низинах, то вновь показываясь на пригорках. На танках сидели мотострелки. Они что-то выкрикивали, подняв вверх автоматы.
Первым остановился «КВ» «Капитан Тулин», следом за ним — остальные машины. Надо было подождать, пока подойдут еще две танковые роты.
— Братцы! Да это же наши! На башне написано: «Капитан Тулин»! — закричал Колотуха. — Это танки комбрига Майборского!