Ледовый десант
Шрифт:
— Самолеты!..
— Ложись!.. — раздались тревожные голоса артиллеристов.
— Их еще не хватало, — процедил сквозь зубы Максим, переворачиваясь на другой бок, чтобы Маргарите Григорьевне было удобней перевязывать рану.
Рев самолетов становился все громче. Их было около двух десятков.
— Оленева тоже ранило в живот под Зарубенцами… Теперь меня, — вздохнул Колотуха.
Ему вспомнилось, как два года назад под Киевом он кинжалом отрубил Оленеву руку, висевшую на сухожилии. Нет теперь Ивана. Погиб.
На позиции начали рваться бомбы. Но артиллеристы
Волков поймал в прицел группу автоматчиков, ударил по ним осколочным. Увидев, как их разбросало взрывом, радостно воскликнул:
— Так вам, гады!
Стоколос загнал в казенник бронебойный снаряд. Крикнул Живице:
— Готово!
У Терентия с танками свои счеты еще с июля сорок первого. Тогда на берегу Днестра он шел на «тигра» с гранатой. Теперь у него грозное оружие — противотанковое орудие.
— Волков! Чего молчишь? — крикнул Заруба.
— Я остался один! Но ничего, управлюсь! — ответил Василий.
Колотуха услышал, как вскрикнула вдруг Маргарита Григорьевна. Руки ее тут же обмякли, бинт упал на землю.
— Что с вами? — приподнял он голову.
Губы Маргариты Григорьевны были полураскрыты. Она улыбалась. Но улыбка ее была какая-то странная, холодная, леденящая душу.
«Чего это она? — удивился Колотуха. — Разве сейчас до веселья? Тут такое творится…»
К ним подбежал майор Добрин. Увидев мертвую Маргариту Григорьевну, горестно вскрикнул:
— Как же это случилось?
— Она заслонила собою меня от осколков, — прошептал Колотуха.
Добрин сокрушенно покачал головой.
— А я хотел сказать Маргарите Григорьевне, что на плацдарме напротив острова Казачий — порядок. Сильченко выполнил свою задачу — обрубил коммуникации немцев Киев — букринская группировка. Он настоящий военачальник! Давай помогу тебе, старшина!
— Управлюсь сам. Помогите лучше Волкову. Он возле орудия один.
— Хорошо, — кивнул Добрин. — Буду у него заряжающим. — Он подбежал к орудию Волкова. — Какой давать снаряд?
— Осколочный! — показал Василий рукой на ящик со снарядами. — По пехоте!
Добрин загнал в казенник осколочный снаряд. Прогремел выстрел.
— Заряжай снова осколочный! — крикнул Волков.
Соседнее орудие Живицы стреляло по «пантерам». В эти танки попасть было трудней, чем в «тигры». Они лучше маневрировали, быстрей двигались.
«Юнкерсы» продолжали бомбить позиции артиллеристов.
— Накрылась еще одна «пантера»! — кричал радостно Добрин. — Отвалилась башня!
— Точно! — улыбнулся Волков. — Давай теперь снова осколочный! Саданем опять по пехоте!
Добрин до войны служил заряжающим в артиллерийском дивизионе, а уже оттуда пошел в военное училище. Орудие для него не диковинка — не раз приходилось стрелять на учениях.
— Шпионов пока не поймал, а вот «пантеру» уничтожил и около двух дюжин фашистов пригвоздил к земле… — разговаривал сам с собой Добрин, время от времени посматривая на мертвую Маргариту Григорьевну. «Почему она на передовой? Почему полковник Сильченко разрешил?..»
Заметив советских «ястребков»,
Андрей Стоколос распрямил спину. Заметив возле орудия Волкова майора Добрина, удивился. «Чего это он оказался здесь? — Но тут же его мысли переключились на другое. — Старшина Колотуха ранен… И… кажется, Маргарита Григорьевна…»
— Ты, Стоколос, прости меня. И все вы на батарее, — тихо сказал Добрин.
— О чем вы? — пожал недоуменно плечами Андрей, не сводя глаз с Маргариты Григорьевны, — она лежала на боку, гимнастерка на спине была пропитана кровью. — Чем вы провинились перед нами?
Стоколос подошел к Колотухе и попятился, увидев мертвой свою, как говорили до войны пограничники Пятой заставы, тещу.
— Как же это, Максим? — Андрей опустился на колени, погладил холодный лоб Маргариты Григорьевны. — Мама! — неожиданно вырвалось у него.
Это дорогое слово он давно не произносил. Помнил смерть родной матери на китайской границе в 1929 году. Белокурая, синеглазая, лежала она тогда убитая посреди хаты. А он, пятилетний, забился в угол, спрятался за мешок гречихи, который, возможно, и спас его от пуль и осколков гранаты, брошенной в окно бандитами. Иногда называл матерью Полину Ивановну, жену генерала Шаблия. А Маргариту Григорьевну, добрую, мужественную, как и родная мать, как и все жены пограничников-командиров, всегда называл по имени и отчеству. Почему-то стеснялся называть ее матерью.
— Как же это, Максим? — повторил Стоколос. — Мы ведь завтра будем в Киеве! Что же я скажу полковнику Сильченко?
Майор Добрин опустил голову. Он прибыл сюда не затем, чтобы известить артиллеристов о взятии полковником Сильченко нового плацдарма под самым Киевом. Его мучили сомнения. Он хотел убедиться, как ведут себя на фронте бывшие пограничники и младший лейтенант медицинской службы Маргарита Григорьевна. Он считал, что у него есть основания не доверять им. Все они по два-три раза засылались на оккупированную врагом территорию, были за линией фронта в самые трудные для Советской страны дни — армия отступала, отходила на восток. А в такое время, как ему казалось, легко было кому-нибудь из них разувериться в победе над врагом, стать предателем.
И вот они перед ним — Максим Колотуха, Терентий Живица, Андрей Стоколос и бывшая жена начальника 5-й заставы Маргарита Григорьевна. Мертвая.
У Добрина задрожали губы. «Такая красивая, молодая и погибла… Погибла на передовой… А я наводил справки, как жила, как вела она себя в селе Гадячем…»
Добрин казнил себя и за то, что относился с недоверием и к матросу Волкову. А тут вот пришлось стрелять с ним вместе из орудия. Взглянул на Василия: одежда порвана, местами прожжена, ни одной пуговицы на гимнастерке. Вспомнил, как вел он себя только что во время контратаки немцев, и стало еще горше на душе.