Ледяная тюрьма
Шрифт:
— Чистая вода! — вскричал оператор, но в голосе его слышалось явное удивление. — Над нами нет льда.
— Мы что, уже выбрались из-под айсберга?
Горов покачал головой.
— Этого не может быть. Гора-то — чудовищная. Нам остается пройти еще не меньше километра с третью. Хорошо, если мы хотя бы половину прошли. Нет, мы не...
— Снова над нами лед! — закричал техник поверхностного звуколокатора. — Лед на высоте в девяносто метров над нами. Но теперь интервал между нами и льдом уменьшается!
Горов
Семьдесят девять метров. Шестьдесят семь метров.
Пятьдесят метров. Сорок два метра. Тридцать метров.
Двадцать четыре метра. Восемнадцать метров.
Зазор между днищем ледовой горы и лодкой держался в течение нескольких секунд на отметке в пятнадцать метров, но потом перо самописца стало бешено метаться вверх и вниз: пятнадцать метров, затем сразу сорок шесть метров, потом опять — пятнадцать, потом тридцать, двадцать четыре метра, шестьдесят один метр, вверх и вниз, вверх и вниз, совершенно непредсказуемые взлеты и падения. Потом величина зазора вновь установилась вблизи отметки в пятнадцать метров, и с этих пор метания пера стали не столь беспорядочными.
— Держится ровно, — доложил оператор поверхностного эхолота. — Высота льда над нами — от пятнадцати до восемнадцати метров. Незначительные флюктуации. Держится ровно... по-прежнему держится ровно... держится...
— А не мог ли эхолот выйти из строя? Или, скажем, неверно показывать, ну, какое-то время назад? — спросил Горов.
Техник потряс головой.
— Никак нет. Думаю, что такого не могло случиться. Кажется, он работает великолепно.
— В таком случае, скажите, верно ли я понимаю происшедшее? Мы ведь прошли под дырой в айсберге, правильно? Посреди айсберга, получается, есть этакая лагуна, да?
Техник долго глядел на перемещения иглы самописца по диаграммной бумаге, непрерывно сматывающейся с барабана, видимо, опасаясь, как бы ему не пришлось объявлять о понижении ледового потолка, но зазор держался выше отметки в пятнадцать метров и, успокоившись, оператор наконец ответил:
— Так точно. Мне тоже так кажется. По всем признакам — дыра. Примерно в середине.
— Отверстие типа воронки.
— Так точно. Судя по показаниям прибора, отверстие имеет форму перевернутого блюдца. Но когда мы были непосредственно под этим провалом, верхние две трети резко шли на сужение кверху.
Все сильнее волнуясь, Горов спросил:
— А доходил ли этот провал до верхушки айсберга? До самого верха горы?
— Не могу сказать. Но до уровня моря дыра была, это точно.
Поверхностный эхолот, как это явствовало из названия прибора, конечно же, давал показания только до уровня моря, не далее. Понятно.
— Дырка, — задумчиво произнес Горов. — Господи, откуда она взялась?
Никто ему не ответил. Да и что было отвечать?
Горов пожал плечами.
— Может, кто-то из полярников Эджуэй что-то про это знает. Они же исследовали льды. Самое главное, однако, что дыра эта есть. Ладно уж, то, откуда она взялась,
— А что в ней такого особенного? — поинтересовался Жуков.
У Горова в голове зародился немыслимо дерзкий план по спасению терпящих бедствие ученых Эджуэйского проекта. Если эта дыра...
— Чистая вода, — объявил оператор поверхностного эхолота. — Льда над головой нет.
Эмиль Жуков нажал на несколько клавиш на консоли пульта управления. Потом взглянул на экран компьютера по правую руку от себя.
— Проверим. ЭВМ учтет и текущий к югу поток, и нашу скорость. Да, похоже, мы на этот раз действительно выбрались. Айсберг кончился, видите?
— Чистая вода над головой, — повторил техник.
Горов посмотрел на часы: две минуты одиннадцатого. До полуночи, когда шестьдесят бомб разнесут эту огромную гору вдребезги, оставалось менее двух часов. И за это ничтожное время команде «Ильи Погодина» явно не удастся предпринять хотя бы попытку спасти терпящих бедствие, а даже если они что-то и попробуют, вряд ли эти потуги кончатся чем-то хорошим. Нет, все пути для них закрыты. Но та неортодоксальная схема, что исподволь вызревала в мозгу капитана, казалась чистым безумием. Зато у нее имелось немалое достоинство: она представлялась осуществимой даже за тот короткий срок, которым они еще как будто располагали.
Жуков откашлялся. Можно было не сомневаться: первый помощник, перед глазами которого маячил образ промокшей переборки носового торпедного отсека, нетерпеливо ждал разрешения поднять лодку на меньшую глубину, где не так опасно. Потянув с потолка микрофон, Горов произнес:
— Торпедная, ответьте капитану. Как ваши дела? Что с увлажнением переборок?
Из громкоговорителя над головой скрипуче отозвалось:
— По-прежнему. Влага конденсируется. Как и было. Не лучше, но и не хуже.
— Продолжайте следить за состоянием переборок. И сохраняйте спокойствие. — Горов выпустил микрофон из рук и повернулся к клавиатуре компьютерной консоли. — Понизить скорость вдвое. Курс оставить прежним. И так держать!
Удивление вытянуло и без того длинное лицо Эмиля Жукова, и оно стало чуть ли не вдвое длиннее, чем обычно. Первый помощник открыл было рот, но не сумел издать ни единого звука. Он с трудом проглотил слюну.
— Вы хотите сказать, что мы не всплываем?
— Не сию минуту, — ответил Горов. — Нам стоит еще разок пройтись под тушей этого бегемота. Мне хотелось бы разглядеть эту самую дырку посередине.
Ручка регулятора громкости коротковолнового приемника стояла на пределе, так что голос русского офицера-связиста, вешавшего с борта лодки «Погодин», звучал внятно и разборчиво, перекрывая избыточное шумовое сопровождение. А его хватало: за стенами пещеры и над кровлей из беспорядочно наваленных друг на друга ледяных балок завывала снежная буря. А резкие и сухие щелчки статических разрядов и свист электронной зеркальной помехи гуляли по пещере, отзываясь раскатами малоблагозвучного эха. Все эти звуки, резонируя в ледовой акустической камере, производили впечатление невероятно громкого скрежета ногтей о грифельную доску.