Ледяное озеро
Шрифт:
— «Новый курс» — всего лишь коммунизм под другим названием и ничего больше. Рузвельт просто мерзавец, не понимаю, как его могли избрать. Он совершенно некомпетентен. И чем скорее избиратели прозреют, тем лучше. Надеюсь, в следующий раз его забаллотируют.
— Он пользуется поддержкой женщин-избирателей.
— Женщин-избирателей!
Хэл вздохнул. Вся эта канитель обещала быть еще скучнее, чем он опасался.
— Безработица нестерпимо высока, коль скоро ты спрашиваешь, и депрессия особенно сильно ударила по цветному населению.
— По цветному населению! Ты имеешь в виду негров? Пусть бы кто-нибудь из
— Рабство в Соединенных Штатах отменено, насколько мне известно.
Питер полыхнул в него взглядом.
— Это что, такая шутка?
Вмешался Роджер:
— Давайте вернемся к нашей теме, Питер. Ты не можешь ожидать от Хэла, чтобы он знал, как свои пять пальцев, американскую экономику. Он не разбирается в подобных вещах.
Хэл решил, что пора сменить эту скользкую тему. Его неприязнь к Питеру и всему, что тот отстаивал, была в этот момент настолько сильна, что он боялся потерять самообладание, а вместе с ним и свои преимущества.
— Ты пригласил меня сюда говорить об Америке?
— Конечно, нет. Что внушило тебе подобную мысль? Мы хотим побеседовать о твоей доле акций в фирме «Джауэттс». Они у тебя?
— Да. Почему бы им не быть?
Лицо Питера наливалось краской.
— Не прикидывайся простаком! — воскликнул Роджер. — Вполне естественно, что нас заботило, не продал ли ты свою долю в компании какому-нибудь постороннему лицу или даже конкурирующей фирме.
— Понимаю. Но разве для вас имеет значение, кто владеет моими акциями? Мои активы не превышают двадцати процентов.
— Что обеспечивает тебе возможность контроля! — раздраженно выпалил Питер. Он сидел за большим круглым столом в центре комнаты, но теперь вскочил и в крайнем раздражении мерил шагами паркетный пол.
Как же брат не любит даже малейших невыгодных положений, подумал Хэл. И что он вообще замышляет? У Питера должна быть какая-то особенно веская причина для того, чтобы так гореть желанием наложить лапы на акции. Все три брата владели равными долями в семейном бизнесе, а остальные сорок процентов акций числились за сестрой их отца. Та унаследовала долю после смерти своего родителя, но до сих пор не проявляла ни малейшего интереса к участию в делах фирмы. Ее уполномоченным являлся Питер, и он мог всегда поступить с ее долей акций по своему усмотрению.
— Мои двадцать процентов будут иметь значение в том случае, если тетка Дафна пожелает сама участвовать, но такого ведь никогда не было, не так ли? — спросил Хэл.
— Это вопрос выступления единым фронтом, — промолвил Питер.
Он лжет, подумал Хэл. Для чего?
Дверь отворилась, и вошла горничная с кофейным подносом.
— Кто велел вам это принести? — вскинулся на нее Питер.
Лицо горничной не изменилось.
— Миссис Гриндли велела мне подать кофе в библиотеку, сэр. Вам налить в чашки?
— Нет, оставьте, пусть стоит. Мы сами справимся. — Питер дождался, пока дверь за горничной захлопнулась с вызывающим щелчком. — Итак, на чем мы остановились?
Роджер налил себе чашку кофе, добавил несколько кусочков желтого сахара и аккуратными, точными движениями его размешал.
— Если позволишь мне сказать, Питер… — произнес он, снова садясь на место и громко захрустев печеньем. — Хочешь кофе, Хэл?
— Нет, спасибо.
— Дела обстоят следующим образом. Мы с Питером за тебя беспокоимся. — Он протестующе поднял руку, когда Хэл собрался что-то возразить. — Нет, позволь мне договорить. Ты посвятил себя ненадежной профессии, и всем известно, что твоя сценическая карьера не увенчана тем успехом, который приносит ощутимое финансовое вознаграждение. Я уверен, что ты несколько лет не работал.
— А откуда, черт побери, вам это известно? — усмехнулся Хэл. Право же, он недооценил пронырливость братьев. Что у них на уме?
— Мы наводили справки, — пояснил Роджер.
Значит, они потратили средства, и немалые. Ради чего им потребовались его акции? А они, очевидно, требовались, и требовались настоятельно. Что ж, прекрасно, Хэл любил торговаться с позиции силы. Без сомнения, им не пришло в голову просто попросить его продать свою долю бизнеса, в этом случае он согласился бы. Он мог бы вложить деньги куда-нибудь еще, семейные акции не имели для него сентиментальной ценности, и если братьям они были нужны для осуществления тех или иных планов, он был бы рад услужить им. Однако они предпочли завуалированный путь, театральные эффекты.
Немедленное исполнение этого желания должно быть им отклонено. Питер шумно втянул в себя воздух, чтобы энергично пуститься в спор, но в это время из-за дверей библиотеки послышались голоса. Питер резко оборвал себя, по его просветлевшему лицу расплылось выражение радостного узнавания, и, забыв про Роджера и Хэла, он бросился к двери.
Дверь открылась, и за ней все увидели утонченного вида белокурую молодую девушку в платье, показавшемся Хэлу последней парижской моделью, с меховой накидкой на плечах. Огромные голубые глаза, капризно надутые губки и общий налет манерности.
— Розалинд, дорогое дитя! — воскликнул Питер. — Как ты, мой нежный лепесток?
Нежный лепесток? Неужели Питер поддался самому опасному из страстных искушений для человека средних лет — ослеплению молодой девушкой, не достигшей и двадцати? Нет, решил Хэл, наблюдая их вдвоем. Нежность Питера была иного свойства: в его глазах засветился огонек отеческой гордости, которого Хэл не замечал у брата в присутствии сыновей или Урсулы.
Очевидно, что Ева, вбежавшая в библиотеку вслед за дочерью, не имеет оснований беспокоиться насчет какой-то более тесной и неподобающей привязанности со стороны своего мужа. А Хэл полагал, что его невестка достаточно проницательна, чтобы немедленно заметить подобную тенденцию, если бы таковая имела место. Вряд ли Ева носила повязку на острых и наблюдательных глазах.
Рот Розалинд сложился в улыбку, став больше похожим на розовый бутон, чем на куриную гузку. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Питера в щеку.
— Здравствуй, папа Питер, ты по мне скучал?
Папа Питер? Хэл обменялся взглядами с Роджером, на лице которого появилось предназначенное для суда выражение глубочайшего неодобрения и преувеличенного недовольства.
— Розалинд, дорогая, иди и познакомься со своим новым дядей. Это — Хэл.
Хэл с высоты своего роста оценивающе посмотрел на вновь обретенную племянницу. Там, безусловно, было на что посмотреть, но даже отдаленно она не походила на тот тип женщины, с которой он предпочел бы провести время, и не потому, что очень молода, а просто не в его вкусе.