Ледяное озеро
Шрифт:
Наверху Лидия опустилась на диван — как была, в пальто.
— Если боитесь упасть в обморок, опустите голову и зажмите между коленями, детка.
— Я чувствовала себя здесь в безопасности. Нет, в Лондоне тоже было спокойно…
— Вы еврейка и иностранка, а этого довольно для людей, у которых с головой не в порядке. — Тина протянула ей чашку кофе. — Я не знаю, как вы обычно его пьете, но сейчас вам необходимо выпить с сахаром и молоком. — Она села напротив Лидии. — Я читала об этих чернорубашечниках. У
Лидия глотала сладкий кофе, благодарная за его тепло и крепость.
— Где именно в Америке? Откуда вы?
— Из Калифорнии.
— Апельсины, — проговорила Лидия. — Апельсины и солнце…
— Апельсинов уйма. И солнца тоже.
— Тут вам может показаться холодно. После тамошнего солнца.
— Я выросла на севере Англии. Потом уже уехала в Америку. Впрочем, я привыкаю к холоду, хотя обязательно должна укутываться. У англичан плохо с центральным отоплением.
— Здесь тепло.
— Это дом какого-то мужчины?
— Простите?
— Тут живет мужчина? Он ваш любовник?
Лидия уставилась на нее в молчаливом изумлении.
— Что?
Тина рассмеялась.
— Не обращайте внимания. Всего лишь обычное любопытство в отношении людей. Я уже давно избавилась от своей английской сдержанности. По тому, как выглядит дом, могу с уверенностью сказать, что в нем живет мужчина.
— Сейчас он не живет. Когда я здесь, это было бы неуместно; у него в этих местах родные и друзья, они были бы шокированы, назвали бы меня шлюхой.
— Не думаю, милочка, что они употребили бы это слово. Но где он живет, пока вы квартируете у него?
— У себя дома. По ту сторону озера. Тут его рабочее место, студия.
— Чем вы занимаетесь днем? Ходите кататься на коньках?
Лицо Лидии просияло.
— Я обожаю кататься, у меня есть коньки, и я хожу на озеро почти каждое утро, едва ли не затемно.
— Значит, вы ранняя пташка. А я люблю поваляться в постели, если есть возможность. А что вы делаете в остальное время?
— Упражняюсь. Занимаюсь музыкой несколько часов в день.
— Вы музыкантша? Это фортепьяно?
— Клавесин.
Тина встала и подошла к инструменту.
— Он довольно красив, не правда ли? Это инструмент, который производит такой звякающий, похожий на колокольчик звук?
— Я покажу вам. — Лидия допила кофе и приблизилась к клавесину.
— Сыграйте что-нибудь легкое, — попросила Тина, видя, что Лидия застыла в нерешительности с руками, занесенными над клавишами. — Я не поклонница классической музыки.
Лидия чуть качнула головой и заиграла.
— Мне понравилось, — промолвила Тина, когда Лидия закончила и опустила руки на колени. — Кто это?
— Гендель, немецкий композитор, он жил и работал в Англии. «Ария с вариациями».
— Я знаю Генделя. Он написал «Мессию». Его каждое Рождество поют в концертных залах по всей стране. Мой отец пел ее в хоре.
— Ваши родственники занимаются музыкой?
— Боже, нет! Просто отец пел в каком-то хоре. Ему нравилось. Любитель. Вы ведь не просто любительница, нет?
— Я училась. Играла профессионально. Даже выступала. В Европе.
— А сейчас?
— А сейчас я беженка, и только благодаря моему другу у меня есть клавесин.
— Кто ваш друг?
Лидия замялась с ответом.
— Если он владелец дома, то это нетрудно узнать, — пожала плечами Тина. — Здесь нет никакого секрета. Стоит лишь навести справки.
— Его зовут Эдвин.
— Эдвин?!
— Вы удивлены?
— Как его фамилия?
— Ричардсон. Это богатое и важное семейство в этих местах. У них большой-большой дом. «Винкрэг».
Она произнесла «у» как «в». Тина поправила ее, скорее машинально:
— «Уинкрэг», вы имеете в виду. А он хороший человек, этот Эдвин Ричардсон? Расскажите мне о нем.
Глава тридцать четвертая
Утрата плотно закусила за чаем: лепешки, несколько сандвичей, большой кусок шоколадного торта. Перед танцами им предстояло обедать в «Гриндли-Холле», и Урсула предупредила: хорошенько подкрепись за чаем в «Уинкрэге».
— Ты не представляешь, как скудна стала у нас еда. Видимо, Еве придется что-нибудь менять в этом направлении. Великая тетка Дафна, кажется, не очень-то довольна нашим меню.
— Она живет во Франции и, наверное, любит лягушачьи лапки.
— Господи, вообрази этот ужас, если бы их подавали в «Гриндли-Холле»!
— Я все равно не буду их есть, если они появятся сегодня вечером у меня на тарелке.
Утрата задержалась в дверях, направляясь наверх, чтобы переодеться.
— Ты не идешь переодеваться, Аликс?
— Я не уверена, что пойду на бал. Моя лодыжка опять вспухла, и я не могу надеть туфлю. Я отказываюсь идти на танцевальный вечер в одной туфле, обув другую ногу в носок.
— Что скажет бабушка, если ты не пойдешь? Ты же знаешь ее правило: коль принял приглашение, то должен идти.
— Какая радость идти на бал, если не можешь по-настоящему танцевать? Да, бабушка будет настаивать, чтобы пошла, заявит, что я должна сидеть и вести светские разговоры с мамашами и вдовствующими пожилыми дамами, которые не танцуют. Не хочу я вести с ними беседы, и они не жаждут беседовать со мной. Ну не могу я говорить о няньках, гувернантках, прислуге или операциях. Или о том, у кого с кем интрижка — мне не положено, я не замужем. Буду их стеснять. Утрата, меня не волнует, что скажет бабушка.