Ледяное сердце не болит
Шрифт:
И вот в таком раздрае, в растрепанных, противоречивых чувствах он въехал наконец на территорию Гостиницы. Ворота автоматически закрылись за ним, и он заглушил движок своего фургона.
Как ни странно, сегодня опер Савельев сам настоял на встрече. Они договорились увидеться с Полуяновым в час дня в одной из забегаловок близ метро «Водный стадион».
Журналисту пришлось ловить машину и нестись туда по запруженной Кольцевой. Ни о каком визите в переулок, где они нашли Надину перчатку, уже не шло речи. Обстоятельства изменились самым кардинальным образом.
Водителем боевой «тестеры», согласившимся подвезти
– Из каких краев к нам прибыл? – спросил журналист у джигита, горделиво восседающего за рулем.
– Я – эстонец, – с гортанным акцентом отвечал шофер.
– Эстонец?! – расхохотался Полуянов.
– Да! Разве не похож?
– Нет.
– Клянусь тебе, я из Эстонии приехал.
– Не смеши меня.
– Хочешь, права покажу?!
На минуту полностью прекратив управлять машиной («шаха» тем временем неслась по Кольцу со скоростью километров восемьдесят в час), джигит залез в бардачок, порылся в нем и вытащил пластиковое удостоверение.
– Смотри, ведь это я, – сказал он, демонстрируя фотографию.
– Ну, ты.
– А теперь смотри, где родился?
Большим пальцем при этом «эстонец» прикрывал свои фамилию и имя.
В графе «Место рождения» и вправду значилось: «г. Кохтла-Ярве, Эстония». Дима расхохотался и сдвинул в сторонку железный палец «горячего эстонского парня». Там, где «Фамилия – имя – отчество», значилось: «Бахрамов Тофик Микаэлович».
– Да-а, ну ты эстонец! – развеселился журналист. – Настоящая у тебя эстонская фамилия – Баахраммов!
– Так ведь это по отцу. А по матери я все равно эстонец.
Шутливая перебранка сблизила их с шофером. И еще она невольно напомнила Полуянову его самую первую журналистскую командировку. Тогда он, на первом курсе, пришел на практику в «Молодежные вести», и его тут же отправили в мятежную, полуотвалившуюся от Союза Литву. Шел боевой и горячий восемьдесят девятый год, когда многим (семнадцатилетнему Диме в том числе) казалось: вот чуть-чуть поднажмем, скинем проклятые КПСС и КГБ, и наступят у нас блаженные Рынок и Капитализм. И тогда в магазинах можно будет купить все, что ни захочется, а по телевизору – говорить обо всем на свете, и только правду.
В Вильнюсе молокососа Диму встречал у вагона сопровождающий из республиканского ЦК комсомола. На привокзальной площади Полуянова усадили в черную «Волгу» с радиотелефоном. Корреспондент центральной молодежной газеты, несмотря на все «Народные фронты», еще являлся для литовцев начальством. Полуянова отвезли в сонный вильнюсский пригород Григишкес, где предоставили в его единоличное распоряжение трехкомнатную квартиру со всем необходимым, включая фужеры, рюмки и кофеварку… А потом завертелась обычная для разъездного корра мясорубка: встречи, интервью, разговоры, выпивка, экскурсии…
Из Литвы Дима привез совсем не ту статью, которую от него ждали. Вместо боевого репортажа о манифестациях «Саюдиса» – очерк о хороших людях в духе старой доброй советской школы журналистики. Семья Иванаускасов жила в Григишкесе чуть ли не сто лет. Все трудились на небольшой бумажной фабричонке. Но самое интересное: в одной фамилии из восемнадцати человек уживались представители шести национальностей не распавшегося тогда еще Союза Советских Социалистических Республик. Кряжистый восьмидесятилетний папаня был литовцем, а его «матка» – полячкой. Они родили и вырастили четверых детей. И те, как по заказу, женились (вышли замуж) за русских, украинцев, белорусов… Народили внуков. И у одной из молоденьких, хорошеньких внучек муж оказался грузином. А у другой, как нарочно, – Самвел-джан прибыл по комсомольской путевке из солнечной Армении… Такой вот в Литве оказался плавильный котел по-советски…
В конце своего очерка Дима приводил слова восьмидесятилетнего патриарха семьи, деда Иванаускаса: «Все эти «саюдисы» и Ландсбергисы хотят Союз развести, отдельно жить. Это все равно как мою семью разделить, от меня – детей моих, внуков моих оторвать!..»
Димин очерк вызвал тогда у коллег неоднозначное отношение. Те, кто причислял себя к демократам, шипели: «Такую заметку только в «Савраске» 9 публиковать!» Старый мэтр, уважаемый всеми спецкор Колосников, прочитав статью, вздохнул: «Похоже на вагон, отцепившийся от давно ушедшего паровоза». Когда Дима спросил, что патриарх имеет в виду, Колосников отвечал, скосясь, не менее афористично: «Ладно скроенная припарка для давно уже мертвого тела». И прибавил бравурно звучащую для семнадцатилетнего Полуянова фразу: «Бегите, юноша, за кофе. Вы тем не менее принимаетесь в наш клуб…»
9
Имеется в виду газета «Советская Россия», в те перестроечные годы считавшаяся оплотом консерваторов.
А главный редактор, прочитав очерк, расцеловал молодого журналиста троекратно, распорядился немедля поставить статью в номер и тут же предложил Полуянову переходить на «вечерку» (вечернее отделение журфака) и занять в газете вакансию штатного корреспондента. «Можно я у вас внештатником все-таки буду? – отклонил чрезвычайно лестное предложение Дима. – А то меня в армию загребут».
Когда газета вышла, статья получила большой резонанс. Рассказывали, что ее читали и она понравилась даже столь диаметрально противоположным друг другу людям, как Горбачев и Солженицын.
Сейчас, зимним днем двадцать первого века, подъезжая по МКАД к Ленинградке, Дима пересказал тот свой давний очерк «эстонцу» Тофику.
– Что с той семьей, интересно, сейчас стало? – задал неожиданный вопрос азербайджанец из Кохтла-Ярве.
– Не знаю, – пожал плечами Дима.
Он говорил сущую правду: не в традициях журналистики возвращаться к своим прежним героям – разве что в их жизни произойдет вдруг что-то совсем из ряда вон выходящее. Репортер похож на ветреного любовника: он не оглядывается назад, он всегда летит вперед – от темы к теме, от героя к герою, от победы к победе.
– А интересно было бы, да, – спросил Тофик Микаэлович, – узнать, как они живут?
– Да вряд ли, – сделал мину Полуянов. – Сидят, наверно, по-прежнему в своем Григишкесе. Трудятся. Только зарплату в литах (или что там у них за валюта?) получают.
Сам же подумал: хорош он будет, если явится к главному редактору с заявой на загранкомандировку (а чем еще считать нынче визит в Литву?) на тему: «Очерк о многонациональной семье Иванаускасов». Далеко же его пошлет главнюга!
За разговорами (слава богу, Дима хоть отвлекся от мучивших его мыслей о Наде) они доехали до станции метро «Водный стадион». Журналист вышел, по-царски расплатившись с водилой – дал ему четыреста рублей.