Ледяной ветер Суоми

Свечин Николай

– В полиции – армию? Вы шутите, Олег Геннадьевич.

– Какие уж тут шутки… Резерв здесь, в Гельсингфорсе, впятеро больше по численности, чем весь штат наружной городской полиции. Зачем им так много обученных кандидатов в констебли? Активисты создают костяк повстанческой армии. Когда начнется война и немцы высадят на побережье десант, эти ребята ударят нам в спину.

Казанцев помолчал, затем ответил:

– Я давно заметил неладное. Вы не поймете, о чем говорят в трамвае или на рынке, а я пойму…

– Потому вас и пригласили в контрразведку!

– Ясно как божий

день – они готовятся. И ставят на Швецию с Германией. Но шпионаж!

– А что шпионаж? Одно идет об руку с другим. Тевтоны сказали: если хотите, чтобы наш десант был успешен и мы побыстрее вас освободили – давайте сведения о численности и дислокации. А там и до диверсий недалеко.

Офицеры дружно кивнули, потом Казанцев спохватился:

– Так что про Лыкова? Я имею в виду шифр.

– А… У них в департаменте есть замечательный специалист-дешифровщик по фамилии Зыбин. Он помогает нам, военным, если попросит директор. А директор, фамилия его Белецкий, сделает это по просьбе Алексея Николаевича.

– Лыков – такая величина, что отсюда влияет на решения в Петербурге?

Насников пояснил:

– Я имел с ним дело во Владивостоке, когда схлестнулся сразу с несколькими разведками: китайской, японской, германской. Там кипящий котел… Алексей Николаевич хоть и уголовный сыщик, но в наших делах тоже большой дока. Приятель генерал-майора барона Таубе – слышали о таком?

Казанцев развел руками:

– Нет. Я же пришел в контрразведку из воинских начальников. Мое дело было призыв. Жеребьевка, учет резервистов, сборы… Когда финляндцы отказались служить в русской армии, на нашу долю остались только русские уроженцы края. А их раз-два и обчелся. Десять тысяч человек, включая женщин и детей. Я уже хотел переводиться в строй, а тут предложили к вам. Скажите честно, Олег Геннадьевич, служба ваша вам нравится? Хорошо ли копаться в чужом грязном белье?

Штабс-капитан ответил:

– Вы спросите у гнойного хирурга: хочется ли ему лезть в чужую рану, марать руки гноем, ставить дренаж? Но ведь больного надо лечить, иначе он умрет.

– М-да… Значит, мы с вами хирурги?

– Считайте, что да. Иначе вам трудно будет служить в контрразведке.

Тут дверь открылась, и вошел Лыков.

– Здравствуйте, господа. Не помешал?

– Как раз вовремя, мы с Дмитрием Леонидовичем только что говорили о вас. Перехвачено письмо, предположительно германского агента. Оно зашифровано. Вот, взгляните.

– Отчет о продажах? – уточнил сыщик. – От здешнего генерального представителя на Подольский завод?

– Именно так. Ничего странного не замечаете?

Лыков долго изучал столбики цифр. Насников хотел уже поерничать, как вдруг статский советник сказал:

– Не уверен, но вроде бы у «зингера» номера не пятизначные, а длиннее. То ли шесть, то ли семь цифр.

– Браво! – хлопнул в ладоши штабс-капитан и выразительно посмотрел на подполковника. – В них семь цифр. А в этих на две меньше.

– Пятизначный код, любимый у немцев, – подхватил Алексей Николаевич. – Уже разгадали?

– Боюсь, здесь некому это сделать. Я только что рассказывал Дмитрию Леонидовичу о вашем гении, Зыбине.

–

Зыбин и впрямь гений в своей области, – подтвердил командированный. – Вы хотите, чтобы я привлек его к дешифровке?

– Хорошо бы, – неуверенно сказал Казанцев. – А он согласится? Понадобится отношение генерал-губернатора?

Лыков фыркнул:

– Иван Александрович выпил со мной не одно ведро чая. С баранками. Он главный водохлеб в чайной комнате департамента, которую я, как человек обеспеченный, уже много лет содержу за свой счет. Куда он теперь денется? Сейчас отстучу ему экспресс, и ждите результат.

– А сам отчет? – напомнил подполковник.

– Перефотографируйте, оригинал запечатайте обратно в конверт и бросьте в почтовый ящик. А копию пошлите курьерским в Петербург. Там ее встретят, я распоряжусь.

– Как лучше послать, ваше высокородие?

– С вашего позволения, Алексей Николаевич.

– …Алексей Николаевич. В России вручили бы пакет старшему кондуктору, а здесь весь персонал дороги из финляндских уроженцев. Боязно.

– Выберите из служительской команды штаба корпуса ефрейтора посмышленее и пошлите к нам в департамент, на Фонтанку, шестнадцать. Билет туда-обратно я оплачу.

Так и порешили обойтись без высокого начальства. Казанцев лично бросил письмо в почтовый ящик курьерского поезда до Петербурга [45] . Толковый нижний чин уехал с фотокопией шпионского донесения тем же поездом.

История получила продолжение спустя всего два дня. Алексей Николаевич зашел в контрразведку и обнаружил там сидящего в одиночестве Казанцева.

– Дмитрий Леонидович, Насникова не видели?

– Выехал в шхеры, там опять рацию чужую перехватили.

45

В те времена на вагонах поездов крепились почтовые ящики для корреспонденции.

– Черт, забыл спросить у него, как он скатался на Лонгхольм…

– Могу рассказать, – оживился подполковник. – Они с сухопутным моряком, поручиком по Адмиралтейству Самодуровым, отправились ловить вражеских радиотелеграфистов вдвоем. С наганами в кобурах. Легкомысленная молодежь… В результате попали под винтовочный огонь. Хорошо, ганс промазал. Или только хотел отпугнуть. Радисты сели в поджидавшую их подводную лодку и уплыли нах Фатерланд.

Статский советник осуждающе покачал головой. В адрес не то шпионов, не то «легкомысленной молодежи». Потом вспомнил:

– А что с отчетом о продаже швейных машин?

– Как раз читаю перевод вашего Зыбина. Кудесник! Все расшифровал. Вот послушайте.

И Казанцев зачитал вслух донесение агента. Тот сообщал по команде, что завербовал сверхсрочнослужащего писаря штаба Финляндской пограничной охраны. Тот готов сообщить расписание пикетов, включая секретные. А также штаты всех отрядов, формуляры их командиров и сводку вооружения. Просит за это тысячу рублей золотом. Встреча с писарем назначена на 9 октября в восемь часов вечера в «усадьбе священника».