Легат Пелагий
Шрифт:
— Пара сломанных ребер, а так ничего страшного! — философски заметил он, потирая бока.
— Котик, не надо тебе было так толстеть! — искренне огорчился Робин.
— Если бы я жил спокойно, я был бы худым, как жердь, — сердито сказал Саладин. — Но с постоянными разъездами не до диеты! Во всяком случае, ты через эту решетку точно не пролезешь, так что еще не известно, кто из нас толстый!
И в самом деле, Робину нечего было и мечтать протиснуться между прутьями.
— Жди здесь! — сказал ему Кот. — Я пойду на разведку!
Быстро разматывая клубок, он поскакал вверх по лестнице, которая начиналась
Между тем, Бабушке уже давно надоело ждать за крепостной стеной. Она уже четверть часа стояла на месте, глядя на нитку, как рыболов на леску. Когда Робин и Кот подергали за свой конец, Бабушка страшно испугалась, что они попали в опасность. Но, поскольку она не могла сказать с уверенностью, три раза дернулась нитка или два, то не решилась сразу же играть на Рожке. Потянув за ниточку четыре раза, что должно было означать, по мнению Бабушки: «Держитесь, иду на помощь!», она прошмыгнула между стражниками и пошла по нитке, постепенно сматывая свой конец в аккуратный клубочек.
На полдороги, путь Бабушке преградила кавалькада тевтонцев. Ее возглавлял высокий рыцарь надменного вида на рослом коне, покрытом попоной, расшитой орлами с острыми хищными клювами.
— Уж не герцог ли это Австрийский? — подумала Бабушка.
И словно в подтверждение ее словам, подъехавший к рыцарю папский гвардеец сказал ему, кланяясь:
— Ваше высочество, кардинал ждет вас!
Герцог пришпорил коня и поскакал к роскошному дворцу арабской архитектуры, видневшемуся в конце улицы. Наматывая нитку на клубок, Бабушка пошла следом.
В это время Кот Саладин блуждал по залам дворца и любовался витыми колоннами и арчатыми сводами. Временами он подходил к окну и бросал взгляд на внутренний двор, где журчал фонтан и разгуливали павлины. Прекрасные залы были пусты. Во дворце стояла полная тишина, даже мыши не шуршали. Кот настолько уверился, что он один в этом великолепном здании, что забыл всякую осторожность. Он шел по анфиладе комнат, любуясь интерьерами и даже тихонько мурлыкал от удовольствия. Вдруг ему показалось, что кто-то смотрит на него. Саладин вздрогнул и оглянулся. В самом конце огромного зала, по которому он шел, стояло кресло с высокой спинкой. Кресло было повернуто к окну, и Кот не мог видеть, сидит в нем кто-то или нет. Чтобы убедиться, что он действительно один, Кот начал бесшумно приближаться к креслу, стараясь заглянуть за его спинку. «Ну конечно, там никого нет!» — говорил он сам себе. — «Кому придет в голову сидеть у окна в пустом дворце?» Он подкрался совсем близко, так что стали видны узоры, украшавшие спинку загадочного кресла. И тут раздался голос. Это был старческий голос, совсем не страшный, но такой, которому не хотелось возражать:
— Подойди сюда, Саладин!
Ни жив, ни мертв от страха, Кот подошел к креслу.
— Ты искал герцога Австрийского? Он уже входит во дворец, — сказал Старец. У него была длинная белая борода. Черный плащ его был усеян серебряными звездами.
— Очень хорошо, — ответил Кот слегка дрожащим голосом. — Мы должны отдать ему письмо.
— Письмо Императора, — уточнил Старец, —
— Откуда вы знаете? — удивился Кот.
— Аллах велик, — уклончиво сказал Старец, — иных он держит в неведении, иных наделяет прозорливостью. Одним он дарует богатство, других карает смертью.
Кот вспомнил пронзенного стрелой египетского посланника на палубе галеры Императора и вздрогнул.
— Сокровище тамплиеров попало в случайные руки, — продолжал Старец, пристально глядя на Кота. — Оно таит в себе большие беды. Мудрец вернул бы его тем, кому оно предназначено.
— То-есть тамплиерам? — спросил Кот. Старец засмеялся.
— Рыцари ордена Храма самонадеяны и исполнены гордыни. Мечом добыв себе чужое богатство и выстроив несколько крепостей, они возомнили себя равными владыкам мира сего. Но владыки мира не желают принимать их в свой круг. Тамплиеры будут обращены в ничто, и только старые книги сохранят память о них.
— Но мне больше по душе благородные тамплиеры, чем жестокий Император или коварный Легат Пелагий! — пылко возразил Кот. Но Старец уже перевел взгляд куда-то за его спину.
По анфиладе комнат гулко застучали шаги. Кто-то стремительно шел к залу, где Старец беседовал с Саладином. И этот кто-то вовсе не нравился нашему Коту. В грохоте шагов слышалась ярость и угроза. Кот взглянул на Старца. Тот спокойно улыбался. Кот подполз поближе к креслу, свернулся в клубочек и затаился. Рядом со Старцем было все-таки не так страшно.
И в это мгновение в зал ворвался Легат Пелагий. Черный плащ развевался за его спиной. Тяжелый золотой крест сбился на сторону. Сразу было видно, что Легат страшно разгневан.
— Все пропало! — крикнул он Старцу, едва появившись на пороге. — Император жив! Он вернулся в Италию!
— Аллах даровал Фридриху Гогенштауфену долгую жизнь, — невозмутимо произнес Старец.
— Это еще не все! — продолжал Легат. — Он прислал письмо этому надменному тупице, Леопольду Австрийскому, с приказом сдать Дамиетту! В обмен на это Султан должен выпустить из плена Иерусалимского короля!
— Мудрое и миролюбивое решение, — отозвался Старец.
— Да к тому же он запретил Леопольду выполнять мои приказания!
— Император Фридрих достоен своей короны, — веско подытожил Старец.
— Но все наши планы рухнули! — продолжал кричать Легат. — Ни заманить его в Дамиетту, ни отравить не удалось! Да еще и Король теперь выйдет из плена!
— Все ваши планы рухнули, — согласился Старец.
— А ваши? Разве не вы послали асассина, чтобы убить Императора?
— Всевышний не желает смерти Гогенштауфена. А я лишь ничтожнейший из рабов Аллаха.
— Не понимаю! — воскликнул Легат. — Ваш слуга дважды стрелял во Фридриха из арбалета. Это не вы ему приказали?
— Мой слуга — хороший стрелок, — сказал Старец, — он попадает только туда, куда хочет попасть.
— Предательство! — вскричал Легат. — Всюду ложь и предательство! Я окружен шпионами! Это заговор против Церкви!
В своем развевающемся плаще он был похож на ворона. Видя, как спокойно Старец отражает яростный напор Легата, Кот воспрял духом. Его испуг сменился любопытством. Следя за бегающим по залу Пелагием, Саладин даже начал улыбаться в усы. Впрочем преждевременно.