Легенда о черном алмазе
Шрифт:
По дороге к Старой кринице Емельке так или иначе предстояло миновать крутояры - покрытые густым кустарником откосы каменистого кряжа. И чем ближе подъезжал он к зеленым колючим зарослям, тем отчетливее виделся ему Тит, загадочно исчезнувший за кустами. «Если,- рассуждал Старшой, ослабив поводья, доверяя коню выбор тропы,- Смехач повадился на крутояры, значит, что-то его туда манит? Но что именно: дичка-груша, лесной орех, земляника? Или же он тут прятался от людей? Пожалуй, устроил себе где-нибудь в глухом уголке шалашик, запасся у добрых людей сухарями да в речке набрал
И теперь Емелька вспомнил про пещеру. Смехач не мог не заметить ее и наверняка побывал там. Вот бы и ему туда заглянуть… Тут у Старшого даже дух захватило. Ну, понятно, одному страшновато, а если втроем? О, втроем они обязательно осмотрят, обшарят в той пещере каждый уголок!
«Но для начала,- подумал Емелька,- нужно бы произвести разведку, выяснить, есть ли удобные подходы к пещере. Не опасна ли та каменная глыба, что нависла над входом? Нет ли там, под обрывом, каких-нибудь звериных или человечьих следов?»
На склоне балки от наезженной дороги ответвлялась едва заметная тропа. Она круто сбегала вниз, в колючие дебри. Гнедой остановился у той развилки, будто раздумывая: сворачивать ли на тропинку? Слабым движением руки Емелька тронул повод, и этого было достаточно: Гнедой уверенно свернул на тропу.
«Дело разведчика,- размышлял Емелька,- тонкое и смелое. Не у каждого хватит пороху пойти в одиночку в разведку». Если бы ему пришлось пробираться к той пещере ночью, пожалуй, и у него «пороху» не хватило бы. Но над увалами кряжа, над бескрайней равниной Задонечья сиял безмятежный солнечный день, а в такую летнюю тишь и светлынь все ночные страхи - сущий вздор.
Гнедой отлично запомнил ту полянку, где недавно Емелька отпускал его полакомиться нетронутой травой. Уверенным и мягким прыжком он одолел округлый куст терновника, осторожно переступил через продолговатый замшелый камень, резко изогнулся, скользнув меж кронами двух боярышников, а стебли молодого орешника сами распахнулись перед ним. Знакомая поляна приветливо заалела колокольчатыми венчиками наперстянки, нежными цветочками вьюнка, яркими брызгами золототысячника и душицы, знойным мерцанием зверобоя.
Отпустив коня, Емелька испытал неожиданное желание опуститься наземь, зарыться с головой в эти частые цветы и густые травы. И он опустился на колени, потом лег, прижался к земле и затих, с удивлением ощущая, как свободно проникает в его тело легкая животворная сила…
Старшой помнил, что долго нежиться на поляне нельзя - Гнедой мог понадобиться профессору Морозу. Но ведь так хочется заглянуть в пещеру! Сколько времени могло бы это занять? Пусть пятнадцать минут… Пусть двадцать. А затем он помчит крупной рысью, благо, конь может и с ветерком поспорить…
Закрепив конец повода за надежный сук, Старшой подтянул поясок, одернул рубашку, поправил кепчонку и решительно вошел в сплошную заросль кустарника.
Но до чего же трудно оказалось выбираться из этих бесчисленных силков! Только распустил петли дикого хмеля, а в рукава рубашки уже накрепко вцепились колючие шары репейника, яростно вонзился шиповник. Длинные и гибкие прутья затаились
Стало немного жутко, но не возвращаться же назад, когда она так близко, огромная черная пасть пещеры. Вон какие-то бревна в ней виднеются, похожие на желтые клыки… Что бы это могло быть? Почему в пещере бревна?..
Призадумавшись, Старшой тут же нашел ответ - он ведь рос в Донбассе! По-видимому, где-то вверху, на кряже, когда-то гремела, работала шахта. Одна из ее галерей вышла в обрыв на крутояры и была заброшена. Обрыв оседал, обваливался, сыпал вокруг большими и малыми камнями: вон сколько их по склону между кустов!.. А «клыки» - это уцелевшие стояки крепления, только и всего!
– Только и всего!
– повторил вслух Емелька и стал карабкаться вверх, к пещере, по желтым и серым, перемешанным с породой камням.
Его внимание привлекли следы на мягкой сизой глине. По этой крутой, сглаженной осыпи кто-то взбирался в пещеру и, наверное, не раз: в глине остались вмятины, похожие на ступени.
– Пацаны!
– вздохнув, решил Старшой, и опасение, которое все время исподтишка тревожило его, теперь исчезло. Понятно, мальчишки с городской окраины разыгрывали здесь свои затеи! Мало ли у них забав?
Рассчитывая силы, Емелька уцепился за ребристый камень, помедлил, чтобы немного передохнуть, и одним рывком вскинулся на кромку пещеры. Из черного зева галереи повеяло теплой древесной прелью. На боковых столбах крепи белели плотные комья мха; уже тронутые гнилью столбы частью были перекошены, частью изломаны, а верхние перекладины кое-где вышли из пазов и упустили на почву тяжкие груды камня. Что было там, в глубине штрека, в непроглядной черноте ночи? Емелька то всматривался в глухую темень, то оглядывался на светлый круг входа, пораженный угрюмым видом этого безмолвного подземного мира. Неужели рисковые ребята с окраины городка могли избрать это опасное место для игр?.. Что-то блеснуло у него под ногами: он наклонился и поднял накладную металлическую пробку от бутылки. Ее не тронула ржавчина - значит, эту железку кто-то обронил здесь недавно?
Емелька присел на камень. Удивительная находка! И тут он расслышал, как что-то зашевелилось у него над головой. Опасаясь, что это под тяжким давлением верхних пород высвобождается камень, он вскинул руку и коснулся чего-то мягкого, живого… Раздался противный писк, и Емелька сжался в комок, а то, к чему он прикоснулся, резко и сильно затрепыхалось и прянуло в сторону светлого круга, нелепо раскачиваясь на лету.
Старшой тяжело перевел дыхание. Летучая мышь! Безобидная зверюшка, но как же напугала! Он подумал, что здесь их, ночных летунов, наверное, немало: они всегда таятся в пещерах, горных выработках, на чердаках.