Легенда о воре

Гомес-Хурадо Хуан

Это была кость. Человеческая кость.

Большая, дочерна обгоревшая берцовая кость, принадлежавшая, несомненно, взрослому мужчине. Хосуэ не был из племени каннибалов, однако в его роду трупы врагов всегда сжигали, устроив огромный костер, а обгоревшие кости так и бросали. Лишь останки женщин и детей было принято предавать земле.

Санчо тяжело вздохнул и сглотнул. Хосуэ сочувственно положил руку ему на плечо, однако тот отвернулся и взял в руки ужасную находку.

– Он пришел к нам однажды вечером, весь дрожа. Сказал, что ему холодно, хотя на дворе стояла жара. Мама потрогала его лоб и уложила в постель. Она

даже принесла ему чашку бульона, хотя мы никогда не видели его раньше и не были уверены, что он заплатит за проживание. Он был хорошо одет, но едва мог говорить, охваченный лихорадкой, а в кармане у него болталось лишь несколько мараведи. Наутро мама увидела у него чумные бубоны и попросила меня помочь перенести его в сарайчик, чтобы он не заразил всех в доме. Ну что нам стоило перерезать ему глотку и бросить в канаву!

В отчаянии Санчо стиснул кость с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Через два дня мама заболела. Сначала она почувствовала рези в желудке, потом у нее начался жар. Никто из гостей не послал за помощью, а я боялся отойти на нее даже на шаг. Я ухаживал за ней, как мог, но не в силах был ей помочь. Я ничего не мог для нее сделать. Ну почему эта сволочь не нашла другого места, чтобы подохнуть...

Он снова схватил кость, собираясь сломать ее о камень, однако Хосуэ остановил его. Санчо в ярости повернулся к нему и ударил в плечо, но негр, ничуть не испугавшись, протянул руки ему навстречу. В конце концов Санчо сдался и безутешно зарыдал, обняв его и уткнувшись лицом в грудь.

Им потребовалось несколько часов, чтобы разыскать среди руин останки матери Санчо. Хосуэ хотел их забрать, но парнишка ему не позволил. Он так старательно и с таким терпением собирал ее косточки, что можно было только удивляться. Они похоронили ее в старой горделивой оливковой роще, ныне заброшенной и печальной. Несколько деревьев были выкорчеваны и украдены алчными соседями, у других были сломаны ветви. Тем не менее, Санчо знал, что именно здесь его мать хотела обрести вечный покой.

Хосуэ заметил, что надо бы похоронить и останки незнакомца, но Санчо наотрез отказался хоронить причину всех своих злоключений в той же земле, что и мать. Тогда Хосуэ собрал его кости и отнес их на дальнее поле, в то время как Санчо демонстративно отвернулся, скрестив руки на груди. Однако вскоре он сдался и помог своему другу выкопать третью за последние несколько дней могилу, чем заслужил одобрительный взгляд черного великана. Когда они похоронили останки этого несчастного, на душе у Санчо полегчало, хоть он и не желал себе в этом признаваться.

Когда они снова двинулись в путь, Санчо даже не оглянулся на старое пепелище. Он знал, что в любом случае никогда сюда не вернется. Судьба ждала его на другом краю света, если, конечно, смерть не рассудит иначе.

Санчо выплюнул персиковую косточку, и она шлепнулась в пыль возле входа в дом кузнеца. Хосуэ встал и заботливо закопал свою косточку на обочине дороги. Санчо грустно улыбнулся: вероятность, что косточка сможет прорасти в таком месте, была ничтожной, но такая наивность была вполне в характере его друга.

В эту минуту послышался шум, и они увидели, что Дрейер снова вышел из дома. Кузнец взял молот и брошенный на землю клинок, а затем поднял глаза и увидел, что незнакомцы, которые принесли ему столь ужасную новость, никуда не ушли.

В течение нескольких минут он задумчиво рассматривал их покрасневшими глазами.

– Вы всё еще здесь?
– произнес он наконец.

Санчо выдержал этот осмотр молча.

– Хотите что-то получить взамен? Будь вы прокляты, зачем бы еще вы сюда притащились?

– Нам ничего не нужно взамен, маэсе Дрейер.

– Тогда чего вы хотите?

– Ваш сын говорил со мной перед смертью, сеньор. Он лежал на песке на берегу, раненый, и другие каторжники, такие же как мы, хотели размозжить ему голову камнем. Мы с Хосуэ им помешали.

– Откуда мне знать, что это не вы его убили? Мне стоит немедленно позвать альгвасила!
– прорычал Дрейер, в его голосе смешались и ярость, и боль.

– Ниоткуда, сеньор. Но последние слова вашего сына предназначались вам. Он сказал, что любит вас, несмотря на то, что произошло в Антверпене. Что он не винит вас в ее смерти и просит о последней милости.

Плечи кузнеца задрожали, он словно разом постарел на несколько лет и чуть снова не разрыдался. Прикусив губу, чтобы сдержать слезы, он повернулся к Санчо.

– Какую милость?

– Чтобы вы забыли о призраках и приняли меня своим учеником.

Кузнец засопел и уставился на Санчо. Когда он снова заговорил, то произносил слова очень медленно.

– И он сказал тебе, что это за призраки, парень?

– Нет, сеньор, да я и не хочу этого знать. Мне и своих достаточно, и мне не нравится выставлять их напоказ.

– Ты знаешь, кем я был? Как смешно выглядит, что крыса из сточной канавы вроде тебя приходит ко мне с подобной просьбой?

– Ваш сын сказал мне, что вы знаете о клинках гораздо больше, чем как колотить по ним молотком. Что вы были лучшим. И это он обратился к вам с просьбой, а не я.

Дрейер подошел к ним, и Хосуэ попятился, оставив Санчо рядом с кузнецом, хотя и не сводя с них глаз.

– Сколько тебе лет, парень?

Мгновение Санчо раздумывал, не соврать ли, но он не мог лгать человеку, заслуживающему уважения, а Дрейер был из таких. Несмотря на всю свою искусность во вранье и мошенничестве, перед человеком вроде кузнеца, способным вот так горевать о потере близких, Санчо чувствовал себя словно голым.

– Шестнадцать, сеньор, - ответил он, сглотнув.

– Ты слишком молод и неопытен, - презрительно отозвался Дрейер.

– Сеньор, шестнадцать - это всего лишь цифра. Позвольте дать вам еще некоторые. Когда мне было тринадцать лет, моя мать умерла от чумы. Четырнадцать месяцев я провел в приюте, пытаясь выучиться для получения места, в котором мне в итоге отказали. Пятнадцать дней я проработал у трактирщика, который меня постоянно избивал. Четыре фута - таков был рост моего учителя Бартоло, которого избили до смерти. Пять месяцев я провел на галерах. На шесть лет меня приговорили.

Санчо разорвал лохмотья, покрывавшие его тело, повернулся и показал прочерчивающие его спину шрамы. Красные, желтеющие или побелевшие - по ним можно было прочесть календарь, отмечающий каждый день, когда юноша встречался с хлыстом Ворона.

– Пятьдесят три - столько я получил ударов. Вам хватит этих цифр, сеньор?

Дрейер прикусил губу, не зная, что ответить. Его потрясли не шрамы, он внезапно осознал, как непросто было двум каторжникам добраться до него, одетыми лишь в эти клочья ткани, которые юноша только что бросил на землю.