Легенда о воре
Шрифт:
Молодой человек улыбнулся.
– К сожалению, я должен покинуть вас, маэстро. Я должен исполнить свой долг.
– Прежде, чем ты уйдешь, я бы хотел, чтобы ты уяснил одну вещь, Санчо. Пойми, твой друг погиб не по твоей вине.
Санчо удивленно посмотрел на Дрейера, потому что не рассказывал ему свою историю и до сих пор тот не делал ни единого комментария на этот счет.
– Но ведь это была моя идея - выкрасть документы из банка. Если бы я этого не сделал, он был бы жив.
Дрейер закашлялся и, подняв бесформенный кусок железа, начал устанавливать его над раскаленной жаровней.
– Есть уроки, которые
– Это не воскресит Бартоло.
Кузнец кивнул: он не сомневался, что Санчо скажет именно так. Между собеседниками повисло неловкое молчание.
– Скажите Хосуэ, пусть собирается в дорогу, - сказал наконец Санчо, повернувшись к дверям мастерской.
– Подожди минутку.
Дрейер пошарил на полках под ящиками с инструментами и вытащил продолговатый тюк, завернутый в мешковину. Он вложил его в руки Санчо, который тут же узнал предмет по весу.
– Маэстро...
– Помолчи. Просто открой.
Санчо потянул за веревки нетерпеливыми пальцами. Когда он снял первый слой, то обнаружил более мягкую ткань.
– Не хочу, чтобы ты слишком выделялся, когда будешь идти по дороге.
Юноша положил тюк на рабочую скамью и снял второй слой ткани. В простых кожаных ножнах лежала рапира с витой гардой. Что навершие рукояти, что крестовина были лишены каких-либо украшений. На ее полированной поверхности виднелись сотни крошечных выщерблин, показывающих, что оружие побывало во многих сражениях. Рукоять недавно заменили новой кожей, составляющие ее тончайшие полоски слегка потемнели. Санчо вытащил рапиру из ножен, которые были так хорошо смазаны маслом, что она не издала ни малейшего скрипа. Клинок был твердым и гибким, таким уравновешенным, что Санчо почти не ощутил его вес, словно это было продолжение его руки. Это было потрясающее оружие, стоимостью в жалованье простого человека за семь или восемь лет.
Санчо повернулся к Дрейеру, который делал вид, что складывает инструменты на другом конце скамьи.
– Это была моя шпага, - сказал тот, не оборачиваясь, чтобы не выдать свои чувства.
– Я сам ее сделал. На ней нет украшений или гравировки, зато она превосходно закалена. Мне никогда не нравилось оружие со всякими завитушками и драгоценными камнями.
Юноша вложил шпагу обратно в ножны почти с благоговением. Дрейер отошел еще чуть дальше, наклонившись над горном, чтобы разжечь огонь. Он хотел избежать взгляда Санчо, но когда обернулся, тот обвил его руками за шею и прижал к себе, и кузнец робко ответил, похлопав Санчо по спине.
– Хватит, парень. Давай, уходи, мне нужно работать. Железо само не расплавится.
Через час Санчо и Хосуэ отправились в путь. Дрейер простился с ними, пожав руки у двери кузницы, и тут же вернулся внутрь, наблюдая, как они идут в сторону города, пока не превратились в две малюсенькие точки в долине.
Когда они исчезли, Дрейер бросил клещи и вышел из кузницы. Он прошел мимо персикового деревца, цепляющегося за жизнь на обочине, высотой почти с Дрейера. Хосуэ каждый день заботился, чтобы оно получало достаточно воды, и привязал его к палке, чтобы росло сильным и прямым, чтобы его не сломал ветер. Теперь все эти заботы легли на плечи кузнеца.
"Кто бы мог подумать, что дерево вырастет на столь невозделанной почве", - в который раз поразился он.
Он вошел в зал для тренировок. Под навесом он снова почувствовал тепло. Дрейер подобрал одну из двух повязок, с помощью которых предохранял манекены, когда они практиковались с луком, и повесил их на прежнее место, на щит. На расстоянии вытянутой руки находился один из пистолетов, которым он хотел вышибить себе мозги в тот день, когда узнал о смерти сына год назад. Санчо это вычислил, и благодаря его присутствию, его ученичеству, Дрейер смог этого избежать. Наверное, именно такова и была последняя воля сына.
Он снял пистолет и долгое время смотрел в его ствол, раздумывая над последним советом, что дал Санчо - простить самого себя. Он закрыл глаза и представил, что слышит еще не утихшие звуки скрещенных шпаг.
"Может быть, еще осталась надежда. Может быть, жизнь еще не потеряла смысл".
Когда он вернулся в кузницу, по щекам его катились слезы.
XLI
Монардес прожил на целый месяц больше, чем предполагал.
Лекарь с самого начала распознал симптомы своей болезни и понял, что не выздоровеет. Он начал приводить дела в порядок. Вызвал адвоката и нескольких свидетелей, чтобы отредактировать завещание. Написал письма лекарям, ботаникам и другим своим коллегам, с которыми ни разу не встречался лично, но называл друзьями. Он поблагодарил всех за плодотворный обмен знаниями и сердечность писем, которые проделали сотни лиг по морю и суше, спаслись от пиратов и бандитов с большой дороги, пережили войны, чтобы раздвинуть границы медицины.
Он заказал мессы за спасение своей души, хотя лишь для видимости, потому что всегда скептически относился ко всему сверхъестественному. Однако боялся, что инквизиция после его смерти запретит написанные им книги при первом же подозрении в ереси, и потому предпочитал притвориться истинно верующим.
Он также провел немало времени в саду, прикасаясь кончиками пальцев к любимым растениям, распрямляя корни и подвязывая побеги. Лекарь видел смерть сотен людей, хороших и плохих, всех возрастов и положения. Уже много лет назад он перестал чувствовать что-либо, когда жизнь покидала человеческое существо. Однако, находясь в одиночестве в саду, с темной и влажной землей под ногами и с припекающим лицо солнцем, он начинал жалеть самого себя. Он больше не увидит цветущими эти прекрасные создания, и это разрывало сердце старика.
И наконец, однажды, ровно за восемь дней до той минуты, когда в деревушке неподалеку от Севильи некий молодой человек окончил свою учебу у маэстро фехтования, лекарь призвал к себе Клару.
Девушка тут же подошла к нему. Дело было вскоре после полудня, и Монардес сидел на своем любимом месте - на каменной скамье, освещенной солнцем.
– Если ты была хорошей ученицей, то и сама уже знаешь, что я собираюсь сказать.
– Вы скоро умрете, - произнесла Клара дрожащим голосом. Она уже давно догадывалась, что близится срок его кончины, но лишь догадывалась о том, в чем он сам был уверен.