Легенда
Шрифт:
По воздуху летели новые горшки, подбавляя масла в огонь.
Двадцать башен пылали, как огромные факелы, и к стене плыл жуткий смрад горелого мяса.
Щурясь от дыма, Сербитар двигался в гуще надиров, его шпага ткала в воздухе волшебный узор. Он убивал без усилий, словно наделенная сверхъестественной силой смертельная машина. Позади возник кочевник с ножом в руке, но Сербитар, обернувшись, одним плавным движением перерезал ему горло.
— Спасибо, брат, — передал он Арбедарку на второй стене.
Рек, хотя и не
Пятеро надиров, прорвав оборону, бросились на беззащитных переносчиков раненых. Лучник с сорока шагов сразил первого, Каэсса — второго, а бар Британ с двумя своими людьми преградил путь остальным. После короткой и яростной схватки кровь надиров обагрила землю.
Картина боя медленно, почти незаметно менялась. Все меньше кочевников взбиралось на стену, ибо их товарищей теснили к краю и задним не оставалось места. Надиры сражались уже не за победу — они сражались за свою жизнь. Переменчивый прилив войны обратился против них, и теперь уже они защищались.
Но надиры — суровый, отважный народ. Они не молили о пощаде, не сдавались в плен, они бились стойко и умирали в бою.
Они падали один за другим, пока последних не сбросили со стены и они не разбились о камни внизу.
Надиры отошли в поле дальше полета стрелы и опустились на землю, глядя на Дрос с тупой неутоленной ненавистью.
Черный дым столбами валил из горящих башен, и запах смерти наполнял ноздри.
Рек оперся на парапет и потер лицо окровавленной рукой.
Друсс подошел к нему, лоскутом обтирая Снагу. Кровь оросила седую сталь его бороды. Он улыбнулся новому князю:
— Я вижу, ты послушался моего совета, паренек?
— В последний миг. А мы нынче как будто неплохо поработали?
— Это только присказка. Настоящее испытание начнется завтра.
Друсс ошибся. Еще трижды в тот день надиры шли на приступ, и только сумерки увели их обратно к лагерным кострам, отброшенных и временно побежденных. На стенах усталые люди опускались на окровавленный камень, отбрасывая прочь тяжелые шлемы и щиты. Носильщики подбирали раненых, убитые пока оставались на месте: с ними можно было не торопиться. Три особо назначенных отряда осматривали тела надиров: мертвых сбрасывали со стены, раненых добивали и отправляли туда же.
Друсс потер усталые глаза. Плечо у него горело, колено опухло, руки и ноги будто налились свинцом. Однако день прошел для него лучше, чем он надеялся. Он посмотрел вокруг. Одни воины спали, растянувшись на камне, другие просто сидели спиной к парапету с остекленелым взором, мысли их блуждали где-то. Разговоров почти не было слышно. Чуть дальше на стене молодой князь беседовал с альбиносом. Они оба хорошо сражались, и альбинос выглядел свежим и ничуть не усталым — лишь брызги крови на белом плаще и панцире свидетельствовали о его дневных трудах. Зато Регнак устал за двоих. Серое от изнурения лицо точно состарилось, и морщины стали глубже. Пыль, кровь и пот запеклись на коже, красные капли падали на камень с наспех завязанной руки.
— Ты оказался гожим, паренек, — тихо произнес Друсс.
— Друсс, старый конь, ну как ты? — подошел к нему Лучник.
— Бывало и получше, — проворчал старик, выпрямившись и скрипнув зубами от боли в колене.
Молодой человек хотел было предложить ему руку, чтобы опереться, но вовремя спохватился.
— Пойдем к Каэссе, — сказал он.
— Что мне меньше всего сейчас нужно, так это женщина.
Я лучше посплю. Прямо здесь. — Он опустился на стену, прислонясь спиной к камню и выпрямив больное колено.
Лучник отправился в столовую, где отыскал Каэссу и объяснил ей все. После недолгого препирательства она раздобыла кусок полотна, Лучник захватил кувшин с водой, и в густеющих сумерках оба поднялись на стену. Друсс уже спал, но проснулся, когда они подошли.
Девушка, бесспорно, была прекрасна. Ее золотисто-рыжие волосы при луне немного изменили цвет и были точь-в-точь желтоватые искорки в ее глазах. Она будоражила его кровь так, как будоражили теперь лишь немногие женщины. Но было в ней еще что-то, нечто неуловимое. Каэсса присела рядом с ним и осторожно ощупала тонкими пальцами опухшее колено. Друсс заворчал, когда она нажала чуть сильнее. Она сняла с него сапог и закатала штанину. Колено побелело и вздулось, а на икре выступили жилы.
— Ляг, — велела она. Просунув левую руку ему под бедро, а правой взявшись за лодыжку, она приподняла его ногу и медленно согнула сустав. — У тебя в колене вода — Она уложила ногу на место и начала массировать. Друсс закрыл глаза. Острая боль отступала, становилась тупой. Скоро он задремал. Она разбудила его, шлепнув по ноге, и он увидел, что колено туго забинтовано. — Что еще у тебя болит?
— Ничего.
— Не лги мне, старик. Речь идет о твоей жизни.
— Плечо горит, — сознался он.
— Теперь ты можешь идти. Пойдем со мной в госпиталь, и я тебе помогу. — Она сделала знак Лучнику — он нагнулся и помог Друссу встать. Колену стало легче — впервые за много недель, — Однако ты большая искусница, женщина, — сказал он. — Большая искусница.
— Я знаю. Шагай медленно — будет немного больно, но идти недалеко.
В боковой каморке госпиталя она велела ему раздеться. Лучник с улыбкой прислонился к двери, скрестив руки на груди.
— Совсем? — спросил Друсс.
— Да. Тебя это смущает?