Легенда
Шрифт:
Много поколений будут повторять эти речи, и недостаточно сильные мужчины будут черпать в них силу.
— Мне это было бы приятно, — улыбнулся старик.
Утро шло, и Дрос грелся под теплым солнцем. Кто-то из солдат взял флейту и заиграл переливчатый весенний напев — музыка эхом отозвалась в долине, украсив радостью годину смерти.
В полдень Река и Друсса позвали на стену. Надиры отошли к Эльдибару, но посредине убойной земли на огромном пурпурном ковре сидел человек. Он ел финики и сыр, запивая трапезу вином из золотого кубка. В земле позади
— В стиле ему не откажешь, — восхитился Рек.
— Надо спуститься, пока он еще ест, — сказал Друсс. — Мы потеряем лицо, если будем ждать.
— Будь осторожен! — предостерег Рек.
— Там их всего-то пара тысчонок, — подмигнул Друсс. Он спустился по веревке на землю и подошел к едоку. — Я чужой в твоем стане, — сказал он.
Человек поднял голову, показав широкое, хорошей лепки лицо с волевым подбородком. Раскосые лиловые глаза смотрели из-под темных бровей — глаза властелина.
— Садись, пришелец, и поешь. — Друсс, скрестив ноги, сел напротив. Надир медленно расстегнул свой черный лакированный панцирь, снял его и бережно положил обок. Потом снял черные наголенники и нараменники. Друсс отметил мощные мускулы на руках и кошачью гибкость движений.
«Прирожденный воин», — подумал он.
— Я Ульрик из Волчьей Головы.
— Я Друсс-Топор.
— Я рад видеть тебя. Ешь.
Друсс взял пригоршню фиников с серебряного блюда и стал медленно жевать. Потом закусил козьим сыром и запил красным вином. Брови его удивленно поднялись.
— Лентрийское красное, — сказал Ульрик. — В нем нет яда.
— Меня не так просто убить, — усмехнулся Друсс. — Такой уж у меня дар.
— Ты хорошо сражался. Я рад за тебя.
— Меня опечалила весть о твоем сыне. У меня нет детей, но я знаю, как тяжко терять любимых.
— Да, жестокий удар. Славный был мальчик. Но жизнь всегда жестока, разве нет? Мужчина должен быть выше своего горя.
Друсс молча взял еще фиников.
— Ты великий человек, Друсс. Мне жаль, что тебе придется умереть здесь.
— Да, хорошо было бы жить вечно. Впрочем, я уже не тот. Несколько раз твои парни чуть было не свалили меня — куда это годится?
— Тому, кто убьет тебя, назначена награда. Сотня лошадей из моего табуна.
— А как он докажет тебе, что именно он убил?
— Представит мне твою голову и двух свидетелей в придачу.
— Только бы это известие не дошло до моих ребят. Они это обстряпают за пятьдесят лошадей.
— Вряд ли! Уж очень ты хорош в бою. А как там новый князь?
— Он предпочел бы менее шумную встречу, но и война, похоже, доставляет ему удовольствие. Он хороший воин.
— Как и все вы. Но это вас не спасет.
— Посмотрим. Вкусные у тебя финики.
— Вы верите, что сможете остановить меня? Скажи правду, Побратим Смерти.
— Мне хотелось бы послужить у тебя под началом. Я уже много лет восхищаюсь тобой. Я служил многим владыкам — и слабым, и злобным. Были среди них и хорошие люди, но ты.., ты отмечен печатью величия. Думаю, ты добьешься того, чего хочешь, — но лишь когда я умру.
— Этого уже недолго ждать, Друсс, — мягко заметил Ульрик. — У меня есть шаман, знающий толк в таких вещах. Он говорит, что видел тебя у ворот четвертой стены — кажется, она зовется Сумитос? — и на плечах у тебя сидел оскаленный череп Смерти.
— Смерть сопровождает меня повсюду, Ульрик! — засмеялся Друсс. — Я ее побратим. Разве твой шаман не знает ваших преданий? Быть может, я умру на Сумитосе.
Быть может, умру на Музифе. Но где бы я ни пожелал умереть, знай: уходя в Долину Теней, я захвачу с собой немало надиров, чтобы они сопутствовали мне.
— Сопутствовать тебе будет для них честью. Ступай с миром.
Глава 23
Один кровавый день следовал за другим в бесконечной череде рубки, резни и смерти. Надиры то и дело появлялись на убойной земле перед Музифом, угрожая сокрушить защитников, — но каждый раз их отбивали, и оборона держалась. Сильные, как предсказывал Сербитар, медленно отделялись от слабых. Разница была налицо — к шестой неделе осады в живых остались только сильные. Три тысячи дренайских воинов либо погибли, либо выбыли из рядов со страшными увечьями.
Друсс появлялся на стене каждый день, пренебрегая советами об отдыхе и нуждами своего усталого тела, — он черпал скрытую силу из своей воинской души. Рек тоже создал себе немалую славу, хотя и не стремился к ней. Дважды благодаря своей одержимости он отбрасывал надиров назад. Оррин по-прежнему сражался вместе с остатками «Карнака» — из них выжило всего восемнадцать человек. По правую руку от него бился Джилад, по левую — Бреган все с тем же добытым в бою топором. Хогун собрал вокруг себя полсотни легионеров и стоял сзади на случай, если в передовой линии образуется брешь.
Дни полнились муками и криками умирающих. И список в Зале Павших с каждым утром становился все длиннее. Пал дун Пинар — зазубренный кинжал перерезал ему горло. Бара Британа нашли под кучей надирских тел — сломанное копье торчало из его груди. Высокого Антахейма из числа Тридцати сразил дротик, пущенный в спину. Легионера Эликаса визжащая толпа надиров прижала к настенной башне, и он погиб под ударами двадцати клинков. Йораку, громадному разбойнику, вышибли мозги дубиной — умирая, он схватил двух надиров, бросился с ними со стены и разбился о камни вместе с вопящими врагами.
В хаосе свистящей стали многие геройские подвиги оставались незамеченными. Один молодой солдат, сражавшийся спина к спине с Друссом, увидев, как вражеский воин нацелился в старика копьем, метнулся, не раздумывая, на острие и лег в корчах среди прочих трупов на стене. Офицер по имени Портитак бросился в брешь у надвратной башни, схватился за лестницу и прыгнул с нею вниз, оттолкнув ее от стены. Двадцать надиров, лезших наверх, погибли с ним на камнях и еще пятеро переломали кости. Много таких историй случалось в бою.