Легендарные фаворитки. «Ночные королевы» Европы
Шрифт:
Письмо было доставлено д’Этиолю, и можно себе представить, с каким удивлением тот его прочитал. Не успел он прийти в себя, как к нему явились двое посетителей. Одного звали Жан-Батист Машо д’Арнувилль, другого — Шарль де Роган, князь де Субиз. Оба, будучи близкими друзьями и посланниками маркизы де Помпадур, дали понять обманутому в свое время супругу, «что он вправе требовать возвращения жены, но это может вызвать сильное недовольство короля».
Шарль д’Этиоль, утешавший себя как мог и живший в это время с одной очаровательной танцовщицей, не испытывал ни малейшего желания восстанавливать отношения с бывшей женой. В свободное от танцовщицы время он ударился в занятия философией, заливая прошлые обиды вином и чтением трудов Горация. Успокоив обоих посланников, он написал маркизе замечательное, полное иронии письмо. Вот оно:
«Мадам, я получил письмо, в котором вы сообщаете мне о пересмотре своего поведения и намерении посвятить себя Богу. Подобное я могу лишь приветствовать. Ясно себе представляю, как трудно вам было бы предстать передо мной, а мне — вас принять. Я хотел бы забыть нанесенное вами оскорбление, но ваше присутствие будет постоянно напоминать мне о нем. Единственное решение, которое мы можем принять, — это продолжать жить отдельно. Хочу надеяться, что вы не ревнуете меня к моему нынешнему счастью, а я посчитал бы его омраченным, если бы принял вас и жил с вами как с женой. Вы понимаете, что время не властно над понятием чести.
Имею честь, мадам, быть вашим покорным слугой».
Письмо это принесло большое облегчение маркизе де Помпадур. Другого, в принципе, она и не ожидала, хотя все-таки немного побаивалась, что бывший муж возьмет и поймает ее на слове. Самое главное заключалось в том, что это письмо помогло ей продемонстрировать, что супружеские узы «не ею были расторгнуты». Ну действительно, разве виновата она в том, что бывший муж не имеет ни малейшего желания принять ее обратно?
А раз так, королева принуждена была уступить, и 8 февраля 1756 года маркиза де Помпадур была представлена к должности ее фрейлины, а этого в то время удостаивались лишь самые знатные женщины Франции.
Представление в соответствии со всеми правилами провела герцогиня де Люинь. Сказать, что враги маркизы были разочарованы, это значит ничего не сказать. Граф д’Аржансон, ненавидевший фаворитку лютой ненавистью, по этому поводу писал:
«Аристократия приняла эту новость плохо. Многие придворные дамы из высшего света в открытую говорили, что не могут больше оставаться на своем месте рядом с мадемуазель Пуассон, дочерью лакея, в свое время приговоренного к повешению».
Тем не менее буквально со следующего дня маркиза приступила к выполнению своих новых обязанностей. Она стала сопровождать королеву к мессе и дежурить возле нее во время обедов. Несмотря на проблемы со здоровьем, делала она это достаточно регулярно. При этом она постоянно дарила королеве цветы, как бы замаливая перед ней свои грехи.
Переориентация на союз с Австрией
Середина 50-х годов стала для маркизы де Помпадур и ее сторонников временем активной работы по переориентации французской внешней политики от традиционного союза с Пруссией, которая заключила соглашение с Англией, к соглашению с Австрией.
Эта перемена была особенно сложна и важна тем, что полностью противоречила прочным традициям французской внешней политики, нацеленной на борьбу с Англией на море и с притязаниями династии Габсбургов на европейское главенство на суше. И хотя Австрийская империя давно уже перестала представлять прежнюю силу, новый курс политики Версаля у многих вызывал серьезные сомнения.
Но маркиза де Помпадур все свои начинания умела доводить до конца, и ей удалось полностью перемешать фигуры на европейской шахматной доске. Вольтер по этому поводу написал:
«Это соглашение воссоединило французский и австрийский дома после двух столетий вечной, как считалось, вражды. То, что не удавалось совершить посредством многочисленных мирных и брачных договоров, удалось в мгновение ока из-за обиды на прусского короля и вражды нескольких всемогущих персон».
Что за обиду имел в виду Вольтер? Дело в том, что прусский король Фридрих II, испытывая презрение к влиятельной французской выскочке-фаворитке, дал своей собачке кличку Помпадур, и это дошло до маркизы. Подобного она простить не могла. Иначе говоря, как это ни смешно сейчас выглядит, если бы Фридрих назвал свою собачку как-то иначе, могло бы и не быть союза Франции с Австрией и кровопролитной Семилетней войны. Понятное дело, что женщины порой бывают излишне эмоциональны, но если обидчивость в простом человеке есть не более чем странность характера, то в человеке общественном она становится пороком, способным повлечь за собой весьма тяжелые последствия. Хотя, с другой стороны, как говорила французская писательница мадам де Сальм, «редко бывает так, чтобы человек, спокойно переносящий оскорбление, не заслуживал его», что можно перефразировать так: кто молча переносит обиду, тот достоин того, чтобы его оскорбляли.
Аббат де Берни и герцог де Шуазель
Сорокалетний аббат и дипломат Пьер де Берни, который в резиденции маркизы де Помпадур вел переговоры и заключил в мае 1756 года договор с Австрией, был в январе 1757 года назначен в Вену посланником для того, чтобы официально скрепить этот договор своей подписью.
Потом, когда все было благополучно завершено, он возвратился в Париж и был незамедлительно сделан министром иностранных дел и кардиналом, что должно было свидетельствовать об особом к нему благоволении.
Однако поднявшись столь высоко, Пьер де Берни вдруг тоже стал замечать, что союз с Австрией представляет собой дело достаточно сомнительное и что Семилетняя война, ставшая его следствием, оказалась не только разорительной для Франции, но и вредной для его собственной популярности. Поняв это, он начал вести переговоры о мире, подразумевая в глубине души, что для его заключения можно пойти даже на нарушение союза с Австрией.
Узнав об этом, маркиза де Помпадур перестала считать де Берни своим союзником и стала рассматривать его как человека, которого неплохо было бы свергнуть с той высоты величия, на которую она сама же его и втянула.
Случилось так, что в это время французским посланником в Вене находился тридцатисемилетний граф Этьенн-Франсуа де Стенвилль. Прежде он служил в армии, где имел чин генерал-лейтенанта инфантерии. Этот лотарингец имел некрасивое, но зато умное лицо, был вызывающе горд и по характеру чрезвычайно дерзок. Впрочем, дерзость не вредила ему, как многим, а скорее приносила пользу. Кроме того, он весьма нестрого соблюдал те правила, которые политика и дипломатия обычно относят к числу обыкновенных добродетелей, и, по-видимому, больше любил внушать к себе страх, нежели уважение.
Благородный кардинал де Берни, не ожидая никакого подвоха, не нашел ничего лучше, как обратиться к де Стенвиллю, посвятив его в свои миролюбивые планы, связанные с заменой прежней проавстрийской политики.
Быстро сообразив что к чему, граф де Стенвилль и не подумал колебаться, чью принять сторону — кардинала де Берни или маркизы де Помпадур, с которой он находился в прямой переписке. Конечно же, имело смысл взять сторону влиятельной маркизы! Но он пошел и дальше, показав депеши кардинала де Берни австрийской императрице Марии-Терезии и представив ей своего начальника человеком нерешительным и впавшим в уныние, а потому — опасным для общего дела. От таких людей всегда одни неприятности, а следовательно, надо использовать максимум влияния, чтобы согнать де Берни с его места.