Легенды Пустоши
Шрифт:
Прежде чем пересечь распадок, она долго прислушивалась и принюхивалась — не стерегут ли? Без «беретты» Йоля чувствовала себя беспомощной и слабой, решительности заметно убавилось. Наконец она собралась с духом и, обогнув холм, поднялась по дальнему от фабрики склону. На вершину чуть ли не вползла — шла, согнувшись, укрываясь за столбом. Если со стороны построек кто смотрит, авось не приметит ее, мелкую. Добралась к вершине и присела позади столба. Распятый не шевелился и не издавал ни звука, как будто не слышал ее шагов. Йоля подождала немного и позвала:
— Дядька Киря… Дядька, ты живой?
Молчание. Йоля осторожно прокралась вокруг столба с неподвижным человеком.
— Дядька! — чуть громче позвала Йоля. Потом еще повысила голос: — Дядька Киря! Ну дядька же! Отзовись, пень старый!
Ей только теперь стало по-настоящему страшно. Даже когда убегала от погони, даже когда корчилась в расселине — и тогда не трусила, как в этот миг. Тогда она считала, что осталась одна, и знала, что делать. А теперь… Только-только появилась надежда, что дядька живой, что он здесь, рядом, — и вот его снова нет, и снова она одна-одинешенька, и не на кого надеяться… Со страхом пришла злость, Йоля стала хлестать распятого по щекам, так что его голова замоталась из стороны в сторону.
Киря хрипло вздохнул, открыл глаза и уставился на нее:
— Ты? Сбежала, девка… — Его взгляд приобрел осмысленность. — Молодчина… Йоля, дочка, у тебя пистолет есть? Или нож хотя бы?
— Есть, а как же, — буркнула Йоля, злясь на себя за то, что струсила, и за то, что слишком сильно лупила раненого.
Она привстала на цыпочки и разрезала веревки, которыми были прикручены к доске запястья Кири. Он охнул и сполз по столбу.
— Вставай, дядька, укрыться нужно… и пить охота. Есть тут вода где?
Уже порядочно стемнело, и Йоля больше не опасалась, что ее разглядят снизу. Но и торчать на холме не было никакого резона. Киря неторопливо закатал рукав, открывая руку, оплетенную набухшими венами.
— Вот здесь ножом режь, — попросил он. — Этак вот полосни. И помру спокойно.
— Да ты рехнулся, старый! Вставай, дядька, бежим отсюда, пока никто не приметил, что тебя на месте нет!
— Дочка у меня замуж вышла о прошлом сезоне, дитё ждет. Ты найди их, слышишь, — бормотал Киря, — передай, что помнил их, помирал и про них думал…
— Не глупи, Киря! — Йоля едва не плакала от досады. Рехнулся ее напарник. — Вставай, да идем, пока темно, не видят нас!
— Не уйду я с тобой, девка, здесь помру. Ноги мне переломали, видишь…
Йоля опустила глаза — ноги Кири казались целыми, разве что брюки изодраны.
— Они, когда с охраной и работниками схватились, рабы-то, так и поубивали всех к некрозу, — медленно и тихо говорил Киря, — страх-то в рабе всегда живет, даже когда раб с цепи вырвется. Пока охрана за место на мотоциклетке билась между собой да пока тебя гоняли, эти, с прииска, цепи-то разломали. А со страху не могли остановиться, хотя им живыми бы лучше охранников сохранить. Но страх — он к жестокости толкает, известное дело. Охранники уже и шевелиться перестали, а их ломами и кирками по двору так и размазывали. Даже замутило меня, хотя, кажется, ко всякому привычен. Тут и про меня припомнили.
— Били сильно? — шмыгнув носом, спросила Йоля.
— Не били вовсе, а ноги переломали. Бурят, старшой у них, сказал: «Мы против тебя зла не имеем, а девка сбёгла, так мы это учиним, чтоб ты за ней не сбёг». Зло тут ни при чем, страха они передо мной не имели, потому и не били.
Йоля только вздохнула.
— Так что давай нож, — заключил дядька. — Вижу, тебе невмоготу меня резать, так я сам. Потом нож забирай и беги, скройся, а сюда больше не приходи.
— Нет, дядька. Не брошу я тебя, на
— Давай нож. — Киря уговаривал едва ли не ласково. — Давай нож, Йоля, не дури. И тебе, и мне лучше. Может, спрячешься где, переждешь. Шарпан теперь уже не разведчика, а отряд пришлет, уйдешь с ними.
— Вместе дождемся.
— Да ты пойми, времени не осталось, ночь уже, а она в темноте приходит и забирает живого. Если тебя здесь застанет — тебя заберет. Если я раньше сдохну — по округе искать будет живых. Тебе лучше подальше отсюда оказаться, пока она…
— Да кто она-то?
— А некроз ее знает, кто… Тварь. Приходит и берет одного живого. — Киря хотя и рассудил, что ему лучше вены порезать, а на самом деле хватался за возможность еще хоть немного поговорить, оттянуть последний миг, потому и толковал обстоятельно, медленно. — Первым, видно, Каравая подстерегла, утащила, потому кровь была в мотофургоне, а костей или шмоток не осталось… Потом повадилась сюда.
Пока Киря бормотал, Йоля вглядывалась в фабричное строение — там было темно. Рабы боялись, хоть и приготовили страху жертву на холме. Огня не зажигали, не показывались, и ни звука со стороны фабрики не доносилось.
— Когда меня сюда волокли и к столбу прикручивали, я кое-чего понял из их трепа. Страх это, тварь какая-то, пули ее не берут, шагов ее никто не слышит, следов после нее не остается. Чистый страх! Вот Леван и велел столб поставить здесь и на него живого человека каждую ночь вешать. Утром человека нет, веревки оборваны. Рабов Леван брал, многих так извел, вот они и озверели. Пока этому страху одного человека отдавали еженощно, остальных тварь не трогала… Эй, ты чего? Ай, ой! Больно, стой! Больно мне, ноги… Осторожно!
Йоля ухватила бормотавшего Кирю за воротник и поволокла с холма. Сначала дело шло бойко, волочить дядьку под уклон было не так уж тяжело, особенно после того как он заткнулся и лишь охал, когда покалеченные ноги ударялись о камень. Потом Йолины руки налились тяжестью, пальцы онемели и пот покатился по лицу. Девушке давно хотелось пить и казалось, что воды в ней не осталось вовсе, а тут — прямо потоки.
У подножия пригорка, где сходились образующие ущелье скальные гряды, все было сплошь засыпано обломками камня, и пришлось тянуть осторожно. Уже совсем стемнело, под скалами было черным-черно, Йоля не видела дороги, даже собственных рук, вцепившихся в Кирину куртку, не различала. Она держала путь к расселине, где укрывалась от погони. Тут над холмом темнота пошевелилась — вверху что-то двигалось. Но темнота, которая перемещалась над столбом с перекладиной, не имела ни очертаний, ни границ, ночное небо в том месте клубилось, уплотнялось и шуршало.
Киря, уже совсем раздумавший помирать, зашипел:
— Куда тянешь? Под скалу, под скалу давай, там темнее!
— Молчи, дядька, — прохрипела Йоля, смахнула рукавом пот и потянула из последних сил.
На миг она усомнилась, что сумеет отыскать расселину в такой темнотище, но тут камешки под ногой с шорохом сорвались в провал.
Над холмом разнесся скрипучий протяжный выдох — не крик, не голос, всего лишь дыхание твари, но это было еще страшней, чем любой рев и рычание. В скрипе черного неба не было злобы, одна тоска и равнодушие. Сгусток ночи устремился вниз по склону — точно к Йоле и Кире. Больше раздумывать было некогда, Йоля спихнула раненого в дыру, он взвыл, свалившись на покалеченные ноги, Йоля сунулась следом, но места было маловато для двоих. Киря, хоть и не крупный мужчина, все же куда массивнее тощей девчонки, к тому же его оглушила боль из-за падения.