Легенды. Предания. Бывальщины
Шрифт:
— Я пойду за коровами (они в лесу были), а ты у меня робенка не забудь, неси, — говорит.
Ну, а мужик покосил, покосил. Робенок спит. Он и позабыл его в лесе, и оставил у лесинки. Прибежала женка с коровами.
— Где робенок?
— Ой, забыл!
Она и побежала. Так бежала, что гора перва, потом мох, потом осота (которой косили). Видит: человек сидит, зыбку качает. Так зыбку качает — во все стороны ходит. Она и забоялась пойти. И говорит:
— Если дедушко качаешь, будь мне-ка отец родной, а если бабушка качаешь, дак будь мамушка мне!
А
— Мать тебя оставила, отец позабыл!
А она все стоит, он не отвечает ей ничего.
— А если, — говорит, — в средних годах мужичок, дак будь мне-ка брателко, а если молода женщина, будь мне молодица.
А он все качает, приговаривает.
— А если, — говорит, — молода девица, будь мне-ка сестрица, а молодой молодец, будь мне-ка куманек!
Он говорит:
— Поди, возьми. А, куму нажил! Ха-ха-ха, куму нажил!
Она взяла робенка.
И с той поры у ей коровы никогда в лесе не спали. Как вечер заприходит, он все гонял их домой:
— Кумины коровы, подьте домой!
Коровы скачут, хвоста заворотят! Кто идет в сенокос, так слышит:
— Кумины коровы, подьте домой!
Это у нас в деревне будто было, в Чаваньге, там поля-то матерущи были.
(Раньше-то верили: потому и «водило». А теперь ни во что не верят. И не «водит».)
У меня был батюшка, все рассказывал он про себя, про свои бывальщины, что у него было, на веку происходило.
Вот: потерялась лошадь. И не одни сутки найти ее не могли. Сходили к знатку-то. Ему сказали:
— Иди, ищи лошадь.
— Ну, ладно…
— Надо выйти сперва за деревню да переодеться, на левую сторону вывернуть белье.
Он так и сделал и пошел.
Попадает старик навстречу, седатый, с батожком.
— Дедушко, не видал лошади?
— Видал, видал. Иди, — говорит, — лошадь стоит там у большой березы, на межине.
И я пошел, говорит, лошадь стоит. Траву выгрызла всю до земли. И такая, — ну, выголодалася вся, — шатается даже.
Нашел лошадь.
Одна женщина ходила искать коров в лес ночью. Видит: сидит на осиновом пне женщина, волосы длинные, да и говорит:
— Чего ты ходишь?
— Ищу коров.
— Да вона твои коровы!..
Посмотрела — а они тут и ходят. Так и нашла.
Это будто лешачиха сидела сама.
Так уж чушь это: видела б она лешачиху, так уж, наверно, померла.
Батюшка еще тогда был подростком. Пошел за рыжиками. Ну, и шел-шел. Правда, ушел далеко, на Ильинщину, как у нас раньше говорили. Ильинщина — тако место называлось.
Ну вот, говорит, встретил дядя такой, из другой деревни, из Поздышева. Покурили вместях, посидели на бревнышке.
— Пойдем, — говорит, — со мной.
Ну, пошли, говорит, рыжиков насобирали.
— Ну, пойдем, — говорит, — домой теперь.
Ну, и пошли. Он идет впереди, а я сзади. Шел-шел по тропинке и не знаю, куда он меня ведет. Еще подумал: «Куда он меня
А я, говорит, глаза открыл — стою в воде. А у нас как раз дом был на самом берегу, через озеро. Взглянул: да тут наша баня да и наш дом. Куда же он меня привел? Да я вернулся из воды да кругом такой мыс обошел, домой пришел, дак вот так дрожу весь — перепугался.
Была тетка Уля: всё Улина да Улина. Да тетка-то видит, что-то не спроста.
— Да что ты, Иванушко, что с тобой?
Взяла, меня повалила и скатертью накрыла. Что там она делала, не знаю. Я полежал да уснул. Проспался, встал.
— Ты смотри-ко, Иванушко, каких рыжиков ты принес.
— Каких?
Поглядел, а в корзине навоз коневий.
А потом Яша был Штормин. Вот со Столбов его едва сняли. Вот ушел по грибы и потерялся. Вот потерялся, потерялся… Вот его искали, искали… И вот че-то на четвертый или пятый день обнаружили, нашли вот, на Столбах, на скале. Сидит наверху. Как он туды?! Вот. Но тот опеть так рассказывал:
…Попал, гыт, мне дед какой-то, дед, дескать, повел меня.
— Пойдем, я вот те натакаю грибы…
И вот, гыт, шел, шел я с ем. И он завел его на эту скалу, как-то залез он с ем, с этим дедом! И вот потом, грит, вдруг этого деда не стало. Я, гыт, гляжу: кругом скала. Никак слезти-то не могу с этой со скалы. И вот его на пяты сутки сняли. Тоже облавы делали, но и это было: в трубу — в цело — ревели, значит, его, и вот потом нашли его. Нашли, дак ить едва сняли его оттуда с этой скалы! (…) Пол-обчества выходили снимать его.
А у меня хозяйка (была она еще девушкой, в залесье жила) поехала на пожню. Да и говорит сестрам:
— Вы идите прямо, а я объеду, кругом поеду.
Смотрит: впереди старик (на вид Пеша Колобок, старикашка маленький был у нас).
— Давай, — говорит, — поезжай за мной.
Он дальше и дальше, меж елок — и с телегой. А она подумала:
— Нет, тут некуда мне дальше ехать.
Осинья поперек лежат. Он меж елок увертывается.
Она повернулась — да и обратно.
Сестры спрашивают ее:
— Ты почему так долго?
— А леший водил меня.
Так это леший водил ее.
(…) Это дело было зимой, в декабре. Шел мелкий снежок. Настроение у меня было плохое, и не знаю, что тогда со мною было: то ли сон это был, то ли голова помутнела, не то шибашка меня схватила. Но только была со мной одна история: выпить хотелось с горя, но не на что. Вышел я за ворота и поглядываю во все стороны, а сам про себя подумал: хоть бы какой леший меня в гости позвал. Не успел я одуматься от своих мыслей, как передо мной вырос сосед Марк. Стоит, хохочет своим густым басом. Ростом он был высокий, в плечах — косая сажень, волосом черен, а глаза такие большие да черные, крещеному смотреть в них страшно. И говорит мне: