Легенды
Шрифт:
— Ну, на тебя не угодишь. С чего это ты вдруг начал придираться ко мне?
— Ты заставил меня построить каноэ собственными руками, чтобы научить меня Созиданию. Вот я и хочу посмотреть, как будешь созидать ты — а ты только и знаешь, что разрушать.
Альвин принял это близко к сердцу. Он не разозлился, но впал в задумчивость и не говорил почти ничего до самой мельницы.
Через неделю Альвин уже работал на мельнице — впервые с тех пор, как покинул отчий дом в Оплоте Церкви и стал кузнечным подмастерьем
— Жестянка с маслом и острый глаз творят чудеса, — сказал Рэк, и Альвин вынужден был согласиться.
Но прошло несколько дней, и счастье Альвина стало тускнеть, потому что он начал замечать то, что Артур Стюарт понял с самого начала: Рэк вполне оправдывал дурную славу, которая закрепилась за мельниками. Действовал он очень хитро. Принесет кто-нибудь смолоть мешок кукурузы, а Рэк швыряет зерно пригоршнями на жернов и после ссыпает из лотка в тот же мешок. Так поступают все мельники. Никто не дает себе труда взвешивать мешок до и после — ведь всем известно, что при помоле часть зерна теряется.
С Рэком дело обстояло немного по-иному, поскольку он держал гусей. Они хозяйничали повсюду — на мельнице, во дворе, на пруду, а по ночам, как поговаривали, и в доме у Рэка. Рэк называл их своими детками, но так говорить было негоже, поскольку всего только пара несушек да пара гусаков оставались в живых после каждой зимы. Артур Стюарт заметил сразу, как эти гуси кормятся до Альвина же это дошло, лишь когда миновал первый порыв его любви к мельнице. Некоторые зерна, как ни старайся, падают на пол, об этом никто не спорит. Но Рэк всегда держал мешок не за верх, а за низ, так что зерна сыпались во все стороны, и гуси кидались на них, как.., как гуси на зерно. А на жернов он кидал кукурузу большими горстями, так что многие зерна попадали не на верхушку, а вбок и, понятное дело, летели в солому на полу, где гуси тут же их подбирали.
— Они теряют добрую четверть своего зерна, — сказал Альвин Артуру Стюарту.
— Ты что, считал зерна? Или взвешивал их в уме?
— Нет, на глаз прикинул. Уж никак не меньше десятой доли.
— Наверное, он полагает, что ворует не он, а гуси.
— Мельник может получать свою десятину, но не вдвое или втрое больше, чтобы откармливать этим гусей.
— Я полагаю, бесполезно указывать тебе, что это не наше дело.
— Из нас двоих взрослый я, а не ты.
— Это ты так говоришь, но я, глядя на тебя, сомневаюсь. Я, к примеру сказать, не мотаюсь по белу свету, оставив беременную жену в Хатрак-Ривер. Меня не сажают в тюрьму и не грозят застрелить из ружья.
— Ты хочешь сказать, что я, видя вора, должен молчать?
— А ты думаешь, тебе кто-то скажет спасибо?
— Может, и скажет.
— За то, что мельник окажется в тюрьме? Где же они будут тогда молоть зерно?
— Ну, мельницу-то в тюрьму не посадят.
— Ага, так ты намерен остаться здесь? И управлять мельницей, пока не обучишь кого-то другого? Может, это буду я? Держу пари, они будут рады платить мельничную десятину вольному негру-подмастерью. О чем ты только думаешь?
Вот именно, о чем? Никто не знал по-настоящему, о чем думает Альвин. Говорил он большей частью правду и не стремился кого-то надуть — но он умел также держать язык за зубами, вот никто и не знал, что у него в голове. Никто, кроме Артура Стюарта. Артур, конечно, был всего лишь мальчик, хотя последнее время рос как на дрожжах — особенно быстро увеличивались у него руки и ноги но один предмет он изучил досконально, и этим предметом был Альвин, странствующий кузнец, а попутно лозоходец, старатель, тайный изготовитель золотых лемехов и преобразователь вселенной. И Артур знал, что Альвин уже придумал, как положить конец воровству, никого не сажая в тюрьму.
И Альвин улучил свой час. Близилась жатва, а в это время люди стараются подчистить всю прошлогоднюю кукурузу, чтобы освободить место для новой. Поэтому многие горожане и окрестные фермеры стояли в очереди, чтобы смолоть свое зерно. А Рэк Миллер особенно щедро делился им с гусями. Но когда он вручил очередному помольщику мешок, более четверти которого осталось в гусином зобу, Альвин взял откормленную гуску и отдал ее клиенту вместе с зерном.
И Рэк, и помольщик смотрят на него, как на безумного, но Альвин, как бы ничего не замечая, говорит помольщику:
— Рэк Миллер сказал мне, что гуси слишком много едят — вот он и раздает их своим постоянным клиентам. Зерно-то, которое они ели, было ваше. По-моему, Рэк поступает как честный человек, а по-вашему?
Что Рэк мог сказать после этого? Он только улыбался, стиснув зубы, да смотрел, как Альвин раздает его гусей одного за другим. А люди знай таращат глаза и благодарят — вот, мол, благодетель мельник, обеспечил их птицей к Рождеству, которое настанет через четыре месяца. До того, мол, времени гуси так разжиреют, что смотреть будет страшно.
Видя, как обстоит дело, Рэк — Артур Стюарт это заметил — сразу стал держать мешки за верхушку и бросать кукурузу помалу, так что редкое зернышко падало на пол. Он сделался прямо-таки образцовым мельником, и в мешке, который он возвращал хозяину, недоставало только положенной десятины. Ясно было, что Рэк Миллер не намерен откармливать гусей, которых зимой съест кто-то другой!
Когда день подошел к концу, все молодые гуси были розданы — остались только два гусака да пять несушек. Рэк посмотрел Альвину в глаза и сказал:
— Я не желаю, чтобы у меня работал лжец.
— Лжец? — повторил Альвин.
— А кто сказал этим дурням, будто это я раздаю гусей?
— Когда я сказал это впервые, это еще не было правдой, но когда ты ничем мне не возразил, это стало правдой — не так ли? — И Альвин усмехнулся, ни дать ни взять Дэви Крокетт при виде медведя.
— Нечего умничать. Ты преотлично знал, что ты делаешь.
— Конечно. Я осчастливил твоих клиентов впервые с тех пор, как ты появился здесь, а заодно сделал из тебя честного человека.