Легион против Империи
Шрифт:
То есть в глаза Зуре, Кумунду и Красному он мог глядеть, почти не задирая головы.
— Вы — римляне? — с некоторым сомнением спросил нумидиец, удивленный тем, что видит перед собой скверно выбритые подбородки, а не привычную лысину африканского префекта.
— Не все, — усмехнулся Коршунов. — Вот он, — кивок в сторону Фульмината, — нет.
Нумидиец поглядел на коршуновского африканца. Изучил отметины на торсе и на конечностях. Хмыкнул уважительно… И сразу заработал у Коршунова пару баллов в плюс, потому что сделал
У самого вождя отметины тоже имелись. Всё это были легкие раны. Поверхностные. Тоже хороший знак.
— Твой новый префект. — Коршунов кивнул на Зуру. — Нравится?
— Я бы предпочел его. — Нумидиец показал пальцем на Фульмината. — Хотя какая разница, кто будет платить мне деньги… Пусть будет этот.
— Не этот, — мягко произнес Зура по-латыни. — А домин… Или префект Зура, если тебе так больше нравится.
Латынью полусармат владел на уровне военного разговорника, но этого было достаточно.
— Мой господин — там! — Нумидиец показал на небо. — И там! — Он обозначил направление на Африку. — А ты — просто очень крупная куча говорящего дерьма. Причем, скверно говорящего. Ну, для дерьма это и не удивительно.
— За такие слова, — тем же мягким тоном произнес Зура, — у меня на родине отрезают язык. И засовывают наглецу в задницу, где такому языку и место.
— Ну так что же ты ждешь? — ухмыльнулся вождь. — Нож у тебя есть. Язык — тоже. А задница… По-моему ты и есть одна большая задница. Видно, привык, что с тобой обходятся, как с бабой, а?
Полусармат поглядел на Коршунова. С некоторой растерянностью.
Вообще же надо признать, что чуток охренел не только Зура, но и все остальные. За подобный юмор у германцев убивали на месте.
Алексей его понимал. «Можно, я прибью гада?» — говорил этот взгляд.
Коршунов чуть заметно качнул головой. Надо, чтобы вождь первым полез в драку. Ну же, Зура! Мы же именно так договаривались. Ты ведь не дурак. И язык у тебя подвешен…
Полусармат справился. Он не стал хватать нумидийца за горло. Поглядел на него задумчиво, почесался пониже пояса, потом громко произнес, показывая пальцем на вождя и на его хлопавших глазами подружек:
— Раз, два, три! Это хорошо, что вас трое, девочки. Я люблю, когда вас много. Ты, — палец указал на одну из девок, — будешь первой. Ты — второй, а ты, — толстый указательный палец Зуры с таким же толстым золотым перстнем на второй фаланге едва не коснулся груди нумидийца, — так и быть, будешь третьей. Только поди рот помой, а то из него дерьмом несет. Ну что стоишь, раззявясь, как ночной горшок в лупанарии? Шевели попкой, сучка, если хочешь, чтобы я тебе заправил кое-что под хвост! Бегом!
И сочно шлепнул мозолистой дланью по голой ягодице нумидийского вождя, раньше, чем тот успел достойно ответить.
Коршуновские варвары загоготали. Даже Скулди изволил усмехнуться. Осклабился и кое-кто из нумидийцев, собравшихся послушать назидательную беседу.
Ответил вождь с похвальной быстротой. Коленом в пах.
Не учел две вещи. То, что сие уязвимое место было прикрыто кольчужным передником. И то, что у противника может быть хорошая реакция. Зура чуток повернулся, и колено угодило в украшенные медными бляшками ножны кинжала.
— Ишь ты! Какая игривая девчонка! — ухмыльнулся Зура и ущипнул нумидийца за щеку. Качественно так ущипнул. Как плоскогубцами. Аж кровь показалась.
Нумидиец разъярился. Глаза выпучились и налились кровью, из оскалившегося рта вытек звериный клокочущий звук, тяжелая рука со скрюченными наподобие когтей пальцами метнулась к глазам полусармата и…
«Два-три приема, — говорил в свое время Черепанов. — Два-три варианта активной защиты. Этого им хватит. Лишь бы отработали до совершенства. Перехват и бросок. И сходу — на болевой. Или на удушающий».
Так Коршуновский спецназ и обучали. Никаких изысков. Захват, бросок и удержание. Можно — с переломом руки. Можно — с переломом шеи.
Ломать нумидийцу руку Зура не стал. Сказано было: не убивать. И вообще — без членовредительства. Просто швырнул через бедро, не отпуская перехваченную руку, мордой — в землю. Наступил ногой на спину, довернул кисть так, что нумидиец взревел просто не по-детски, затем сдернул с его головы шелковую ленту, подцепил ею левую щиколотку вождя и в три секунды, подтянув повыше, привязал к кисти вывернутой правой руки. Что-что, а вязать пленных варвары умели! Так сказать, искусство, входящее в обязательный список военных дисциплин.
Увидав такое надругательство над лидером, зрители-нумидийцы не выдержали и сунулись на помощь. Германцы и Фульминат схватились за оружие, но Коршунов крикнул: «Нет!»
— А ну назад, ауксиларии! — рявкнул он. — Забыли, что полагается за нападение на командира?
Нет, не забыли. Видать не такие уж они отморозки, эти нумидийцы. Ну и хорошо.
Зура тем временем уселся на спину клацающего зубами от ярости вождя, преспокойно достал флягу и отхлебнул. Потрепал нумидийца по черной гриве, сунул ему под нос флягу:
— Хлебнуть не хочешь?
Нумидиец уже не рычал, а злобно сипел. Тоже понятно. Без доспехов в Зуре — килограммов под сотню. А в доспехах и с оружием — все сто двадцать.
— Зура, — сказал ему Коршунов. — Ты бы проехался по лагерю, поглядел, что тут да как, а я пока с твоим дружком побеседую.
— Ты, легат, верно, хотел сказать — с подружкой? — осклабился Зура. Но встал.
Нумидиец тут же перевернулся и попытался порвать ленту. Но не сумел, только затянул сильнее.
У шатра был привязан к колышку жеребец. Чисто символически привязан, но никуда не рвался. Да и что ему рваться, если прямо перед мордой — деревянные ясли с овсом.