Легкий завтрак в тени некрополя

Грошек Иржи

Агриппина оставляла у меня оторванные пуговицы. Ведь она не могла раздеться по-человечески, и мне приходилось добиваться любви, раздвигая на ней одежды. «Раз!» – говорила Агриппина, и пуговица от юбки выстреливала под диван. «Два!» – говорила Агриппина, и застежка на лифе трещала под моими пальцами. «Три!» – говорил я и проникал в Агриппину. Дальше мы сбивались со счета, и только оторванные пуговицы фиксировали нашу страсть. Я складывал пуговки и застежки Агриппины в большую чайную кружку на письменном столе. Однажды Агриппина принялась их перебирать, высыпала на стол и заметила: «Девяносто шесть! Боже мой, как я давно тебя знаю!» Вероятно, Агриппина никогда не раздевалась, чтобы не принадлежать мне полностью. Снять всю одежду, стряхнуть с себя цивилизацию, принять языческую

веру, сесть на помело и визжать, визжать, наслаждаясь дикими звуками собственного голоса. Вероятно, женщина боится только себя. Только она подозревает – что же на самом деле скрывается под ее современными одеждами. Поэтому: «Мужчина! Стой где стоишь, иначе не знаю, что с нами будет!»

– Я хочу сообщить тебе нечто важное, – сказала мне Валерия…

После завтрака мы исследовали окрестности вокруг отеля. Полуденное солнце загнало всю живность под тень, только оставленный на привязи осел истошно орал и ругался, требуя воды, пищи и особого места в греческой литературе. Мы прошлись с Валерией вдоль прибрежных заведений – таверн, лавчонок, ресторанчиков, кафе – и разыскали пару самых идиотских шапочек от солнца, чтобы не выглядеть дураками среди туристов. Вдобавок купили небольшой бюстик Сократа и затащили его выпить с нами в первый подвернувшийся бар.

– Нечто важное? – переспросил я, макая бюстик Сократа носом в пиво.

– Этот бармен заядлый гомосексуалист. – Валерия постучала пальчиком по стойке бара для убедительности.

Я взглянул на бармена как следует. До этого я больше интересовался картой вин. Пышные усы бармена соединялись с бакенбардами, как день неторопливо переходит в сумерки, и, видимо, этот бар был открыт круглосуточно.

– Точно-точно, – убежденно бубнила Валерия, стреляя по сторонам глазами, – обрати внимание, как он на тебя смотрит.

Действительно, бармен улыбался мне очень приветливо. Я перегнулся через стойку, и мы обнялись. При этом опрокинули на пол пару бокалов и до смерти перепугали Валерию. Которая стремительно бросилась меня оттаскивать от бармена, приговаривая: «Да что же это творится! Всякие педики не дают человеку текилы выпить!»

– Привет! – Бармен попытался хлопнуть меня по плечу, но Валерия прижала его руку к стойке. – Да отцепи ты от меня эту свирепую кошку! – возмутился бармен.

Это был Корнелий. Когда усы еще не росли по его телу так густо, мы сидели с Корнелием за одной партой. И после выпускного вечера виделись раза четыре. Как и положено одноклассникам, у которых был раньше повод ходить в одну школу, а после школы все законные основания встречаться как можно реже.

– Всю руку мне исцарапала, – продолжал возмущаться Корнелий.

– Она решила, что ты педик, – пояснил я.

– Теперь я решила, что вы – два педика, – уточнила Валерия.

– Мы одноклассники! – заявил Корнелий.

– Это еще ничего не значит, – заметила Валерия.

– У меня есть жена! – вякнул Корнелий.

– Бедная несчастная женщина с глубокой психологической травмой, – сразу же определила Валерия.

Корнелий, видимо, решил развеять всяческие сомнения по поводу своей ориентации, что, безусловно, Валерию только забавляло. Нет ничего глупее мужчины, который надеется хоть в чем-то убедить женщину. Если женщине ничего от него не надо, он может и не надеяться. Но достаточно показать ей что-нибудь интересное, ну хотя бы сто долларов, как женщина тут же заявляет, что полностью с ним согласна.

– Налей-ка лучше, – посоветовал я Корнелию. – Выпьем за встречу.

– Мне – текилы, – моментально согласилась Валерия и освободила Корнелию руку для раздачи напитков. – Значит, вы с Милошем учились в одной школе?..

– Пыфффф! – сказал Корнелий, на большее его не хватило.

В сорокаградусную жару текила пьется с особым блеском. Уравновешивает температуру тела с окружающей средой. Как будто в голове выключают солнце, и можно закусывать текилу хоть кактусом, все равно ничего не видно. Кстати, я слышал краем уха, что Корнелий живет теперь где-то в Греции, но никак не мог предположить, что повстречаю его на Крите.

– Как ты здесь оказался? – спросил я у Корнелия и обвел

взглядом бар.

Под потолком висели старая печатная машинка и боксерские перчатки. Все стены бара были расписаны разноцветными фломастерами. Признания в любви, добрые английские выражения, фразы, слова, словечки, рисуночки и многоточия – трепанация мозга в момент литературного оргазма. У меня такое тоже случается.

– Зашел выпить пива, – рассказывал Корнелий, каким образом он оказался на Крите, – женился, протираю стаканы.

– Хорошая эпитафия, – опять согласилась Валерия и крякнула текилы.

– Я серьезно, – обиделся Корнелий.

– А она – нет, – вставил я. – Кстати, познакомься, это Валерия.

Корнелий галантно посмотрел на Валерию исподлобья и сказал:

– Целую ручки.

– Ручки – это совсем неинтересно, – тут же ответила ему Валерия. – Вот если бы что-нибудь другое…

Корнелий набрал в легкие побольше воздуха, как ныряльщик перед погружением. Я поспешил задать ему очередной вопрос:

– Женился ты, надо понимать, на хозяйке этого заведения?

– На дочери, – отвечал Корнелий, выдыхая и… – Кто это?!! – все-таки взвыл Корнелий, указывая на Валерию пальцем.

Вероятно, об этом спрашивает бык у матадора, когда видит красную тряпку. А я и забыл, что Корнелий совсем не понимает шуток. С детства. Всякие шуточки Корнелия только раздражали, и он пользовался необычайной популярностью среди товарищей как самый подходящий объект для розыгрыша. Боже мой, как мы над ним издевались. С яростью молодой крапивы. Корнелий всегда возвращался из школы испачканный мелом, облитый чернилами и с полным «джентльменским набором» в своем портфеле. Набор состоял из разноцветных презервативов, как запечатанных, так и распечатанных, пустой бутылки из-под виски, искомканной пачки сигарет и «откровенных признаний» на ученических тетрадях – «от весьма озабоченных поклонниц». Эти признания мы сочиняли вместе с девчонками, и, честно скажу, – вот мои первые литературные опыты. Мы сексуально раскрепощались, цитируя друг дружке самые откровенные места из посланий нашему Корнелию. Спасибо тебе, друг Корнелий, ведь эти похабные «Опыты» привели меня к самому непредсказуемому результату…

«Если бы я жил между тех племен, которые, как говорят, наслаждаются свободою по законам природы, уверяю тебя, читатель, я с величайшей охотою нарисовал бы себя во весь рост, и притом нагишом. Таким образом, содержание моей книги – я сам, а это отнюдь не причина, чтобы ты отдавал свой досуг предмету столь легковесному и ничтожному. Прощай же!..» [7]

…Почему-то мы с Агриппиной не могли создать общей жизни и тогда завели общую тетрадку. Время от времени ко мне стучался посыльный и вручал пакет, за который я аккуратно расписывался – «срочная бандероль доставлена, и претензий у получателя нет». Один раз посыльный явился в три часа ночи, другой раз – в половине пятого утра. Житейские мелочи были невластны над Агриппиной, когда ей хотелось со мною пооткровенничать. Я разрывал почтовый пакет, как будто кофточку на Агриппине, и обладал тетрадью, уже потрепанной, как наши отношения. Это был роман в письмах – одно послание следовало за другим, откровение за откровением, – и всегда можно было перечитать, что я писал месяц назад и что отвечала мне Агриппина. Все перепады, всплески, мысли и ругательства были перед глазами. Увлекательное зрелище. Агриппина не затаскивала мои письма к себе в норку, не перевязывала их ленточкой, не душила нафталином, нет. Все они были в общей тетради с комментариями Агриппины. «Ты думаешь, подлец, что женщина неспособна на истинные чувства, так вот тебе за это…» И дальше Агриппина позволяла себе то, чего никогда не говорила мне при встрече. Словно существовали две Агриппины: одна литературная – трогательная и нежная, а другая – вполне материальная и современная женщина. Когда-нибудь они встретятся…

7

Монтень М. де. Опыты. К читателю (предисловие).