Лёха
Шрифт:
— Понял, понял. Настоящий антисоветский гадюшник! А ведь в богатый колхоз входили. Второй в районе! В соцсоревновании побеждали!
— Это уже лирика. Значит скажи Киргетову, чтобы подобрал себе толковых хлопцев и все там глянул як слид. Подходы, патрули, когда немцы там ездить прекращают. Сам чтоб не светился и не шумел, только наблюдал, да на ус мотал. Послезавтра мы туда подойдем основными силами и змеюшник этот прихлопнем, но без разведки соваться — не дело. Задача ясна?
— Так что точно, товарищ командир — очень стараясь выглядеть по-военному браво, оттарабанил на одном
— Действуй, комиссар — усмехнулся пышноусый. Глянул в спину припустившему трусцой исполнять приказание политруку. Потом окликнул:
— Погоди! Киргетову скажи, чтобы с бойцами потолковал, они там были, может что полезное скажут!
Дождался кивка подчиненного, повернулся к Середе.
— А теперь, сынку, расскажи-ка мне поподробнее, что у вас там было.
К чести артиллериста надо сказать. что у него все получилось в изложении и в меру героично, и в меру самокритично, и в меру цветасто. Ну, что сказать — подвешен язык отлично у человека, талант такой дан. На коварной подставе с запиской от убитого фрица пышноусый оживился, радостно крякнул, потер руки и расправил молодецким движением усы, сказав при этом с долей и восхищения и уважения:
— От же чортеня, як хитро гадюк цих обвернул! Хвалю, синку, буде з тебе толк!
— Нас не торкнешся — ми не чіпатимемо, ну торкнешся — спуску не дамо! — напевно и в тон ответил очень как-то уютно, по — домашнему Середа. Посмеялись.
— Разрешите, товарищ командир? — обратился к пышноусому Семенов.
— Валяй, хлопец — кивнул главный.
— Может нам есть смысл с этим Киргетовым пойти? Мы ж там были.
— Нет, боец. Так не пойдет. За Киргетова ты не бойся — первый браконьер тут был, даже похлеще вашего знакомого Жука. Так что лес для него — дом родной, разведчик от так называемого бога, если выражаться по-старорежимному — тут усатый ухмыльнулся и подмигнул с хитрющим видом.
— Жук — браконьер? — удивился искренне Берёзкин.
— И самогонщик заядлый.
— Но это же запрещено!
— Не пойман — не вор. А его ни разу за руку не схватили — опять подмигнул пышноусый.
Молоденький лейтенантик только рот раскрыл. Лёха сообразил, что не успел офицерик столкнуться еще с грубой прозой жизни.
— Тут, товарищи, надо, чтобы вы молодежь нашу натаскивали, а не в разведки ходили. Потому, когда выдвинемся — каждый из вас будет опекать по одному молокососу, вести, обучать и навстобурчивать. Чтоб понимали что к чему. На практике обучение лучше схватывается.
Красноармейцы переглянулись с кислым выражением на физиономиях.
— И нечехо тут перехлядываться — недовольно проворчал пышноусый — сам знаю, что так нехорошо, а вы- уже сработались. Но иначе не натаскать, а потом поздно будет. Как снежок выпадет — будут нас гонять по пороше, как пить дать. И если у нас бойцы будут — то гонять нас не вытанцуется, а вот если школяры неумеки — все поляжем задарма.
Считайте сказанное приказом — закончил он уже официальным тоном, живо напомнившем Лёхе главбухшу в те моменты, когда она говорила,
— Тащ командир, там буза у ребят — обратился подошедший к компании паренек с громоздким Кропачеком на узком худеньком плече.
Командир кивнул, опять разгладил усищи, обвел прямо — таки генеральским взглядом красноармейцев и пошел дальше по своим многотрудным делам. Берёзкин, глянув на тощенького партизана с ружьищем, легко поднялся и, бурча о том, что этих новобранцев в бой никак нельзя, надо хоть сейчас еще подтянуть, забрал с собой ефрейтора — пошел школить молодежь. Четверо остались одни. Середа косо глянул на менеджера и сказал:
— Ты прямо как верблюд, только рогов у тебя нет!
— Это ты к чему? — не понял потомок.
— За язык тебя кто тянул? Ботало коровье, а не старшина военно-воздушный! Если б нас опросили, как положено — поврозь, отдельно, да поодиночке — тут же бы все и вылезло. Вот повезло вам, что я такой умный и красивый, но больше все-таки умный. Все, слушаете, как оно с нами было и запоминаете, а то нарвемся. Согласны?
Бойцы хмуро кивнули. И артиллерист быстро, точно, словно по — писаному изложил все, бывшее с ними, выкинув только пребывание в плену. Получилось гладко и на первый взгляд — весьма правдоподобно.
— Вы теперь сами все это в головах прошурудите, проверьте, чтобы если что шероховатое покажется — чтоб разобрались. Вишь, начальство тут штатское, толком допрашивать не умеют, а если нарвемся на кого подотошнее — так чтоб не облапошиться — закончил свою речугу очень серьезный артиллерист.
— Где ты так наловчился во всем этом разбираться? Ну, в допросах? — спросил Семенов.
— А я в бригадмиле был. И нас толковые мужики учили. Потому и знаю, что говорю, нам пятно в биографии не нужно. Попадется один шибко бдительный угребок — и вся жизнь наперекосяк. Ни к чему. Добром от немцев выдрались, потери им нанесли. Друг друга узнали. Все. Не было того. Дальше воюем — пристально глядя на соратников сказал очень серьезный Середа.
— Тухалхандатнай баяр хургэнэб! — негромко, но с чувством сказал Жанаев.
— Это ты о чем? — спросил его оторопевший артиллерист.
— Благодарит тебя. Очень вежливо — перевел на свой лад Семенов.
— Да не за что. Свои люди, в аду угольками сочтемся — хлопнул бурята по плечу здоровой рукой Середа.
Бурят улыбнулся. Лёха собрался было тоже сказать что подобное, потому как понял — выкрутился шустрый артиллерист вьюном и своих выручил, но артиллерист уже глядел куда — то за спину ему. Потомок обернулся и увидел тощего, жилистого мужичка.
— Здоровеньки булы, громадяне, я Киргетов, мне сказано у вас узнать, что там у Гогунов творится.
— Охота продлить знакомство? — прищурил глаза сержант Середа.
— Ага. Не по ндраву мне, когда в меня, за здорово живешь, стреляют. Я им не заяц.
— Почтенное и разумное решение — кивнул артиллерист — ибо, как говорил великий философ Демокрит: «Если вас незаслуженно обидели, вернитесь и заслужите же!»
— Во-во! Именно так! — хитро осклабился мужичок, легко присел, потянул расшитый кисет и коротенькую самодельную трубочку.