Лёха
Шрифт:
— Я — на дорогу, караулить. Жанаев — слей остатки гороха в два котелка, чтобы поровну было, сразу с Лёшей один ешьте, потом меня на дороге заменишь. Середа — разбери пока, что нам нужно будет дальше, а что нет, что тут бросим.
Секунду подумал, вспомнил, как заканчивал свои распоряжения взводный и закончил правильно:
— Вопросы есть?
— Могу и я караулить — сказал только Середа.
— Хреновый из тебя караульщик с ранетой рукой-то. Видел я, как ты затвор дергал — пояснил Семенов и, взяв винтовку, скользнул к дороге. Все время, пока компания считала, он внимательно слушал — не будет ли звуков моторов или конского дробного галопа, но все было тихо. Середа хмыкнул, разбираясь с пистолетом, в котором тоже три патрона оставалось. Странный был пистолет — с голым дулом, не похожий на ТТ, да и при стрельбе не так себя вел — Середа смотрел как командиры стреляли на полигоне и потому был удивлен странной работой этого трофея, при выстреле у него уголком — что-то выскакивало сверху. Разобравшись с оружием, опять полез в кузов. Под накинутым на барахло брезентом оказалось много всякого разного, в первую очередь увидел еще катушки с телефонным проводом. Скинул их пока наземь.
Середа, правда, видел в деревне, что немцы пользуют эти неуклюжие футляры для того, чтобы на них сидеть, словно на табуретках, но можно было обойтись и без такого барства. Туда же кинули и три тяжеленные каски. Ошпаренный Жанаев после купания почувствовал себя лучше. Когда вернулся к товарищам и сидел, считал до 23, внимательно оценил, что ляжки у него сильно покраснели, но пузырей не было. Решил, что пока посидит так, посушит на свежем воздухе пострадавшие места, заодно и перекусить можно — не зря же он героически спасал три котелка горохового супа. Эта добыча была более чем желанна, жрать хотелось люто. Для справедливости слил густой суп из наиболее разлившегося котелка по двум другим, те получились полные. Лёха помыл в ручейке руки. Сполоснул с удовольствием лицо. Бурят еще удивился, что этот паренек все делает как-то не спеша. Сам-то азиат чувствовал себя точно так же, как и карауливший у дороги Семенов. Паршиво себя чувствовал и потому удивлялся спокойным товарищам. Сели вдвоем на катушки, два человека на один котелок. На минуту замешкались — у Лёхи не оказалось при себе ложки. Тогда бурят, значительно улыбаясь, вручил ему свою. На удивленный взгляд ответил тем, что достал из кармана новенькую, блестящую немецкую, видно подобранную у костерка. По длине ложка была покороче, да еще и скреплена заклепкой с такой же коротенькой вилкой. Стоило вилку развернуть в противоположную ложке сторону, как черенок становился достаточным, чтобы доставать до дна котелка. Лёха покрутил уважительно головой, признавая, что и Жанаев время зря не терял. Несколько минут увлеченно, давясь от голодной спешки, хлебали еще теплый наваристый суп, радуясь своей удаче, нечаянной добыче и вкусной еде. Конечно для голодного человека полкотелка супа — не много, но сразу после еды почувствовали себя куда лучше. Бурят молча подменил Семенова, повозился, пристраиваясь поудобнее в кустах. Семенов оставил ему винтовку и поспешил к перемотоциклу. Выпавший аккуратный сверточек серой одежды и пара тяжеленных сапог с широкими голенищами порадовали сразу. От Лёхи густо пахло дерьмом и какой-то еще кислой гадостью, типа рвоты. Семенов сначала думал, что парень обделался со страху, но мокрые портки были только у Жанаева, да и пахли они очень вкусно, супом. Радоваться тому, что никто от страха не наложил в штаны, красноармеец не стал — по некоторым прикидкам это получилось не от храбрости, а просто не кормили давно, потому было нечем поносить. Посмотрел растрепанные Лёхины чуни и нашел источник вони. Понял, что вляпался потомок в раздавленных танковой гусеницей людей и перемазался в содержимом разодранного чьего-то кишечника. Быстро стянули с Лёхи изодранную вонючую обувку, размотав потрепанные обмотки. Боец, было, прикинул, помыть и забрать их что ли? Но порвались обмотки изрядно, растрепались и размахрились, дорога была нелегкой. Кинул сапоги потомку, тот примерил — оказались немного маловаты. Но лучше, чем развалившиеся уже рукава от шинели. Китель с какими-то жестяными медальками и суконные штаны смотали и положили пока в сторонку. Пригодятся. Сели теперь к другому котелку второй парой. Торопясь, застучали ложками, а Семенов все прислушивался. Потом сходил к ручью, принес воды, не удержался и умыл лицо и руки, вспомнив, что надо бы до еды это делать, но сейчас все было как-то путано, нервно, не до того. Сам напился, озираясь и давясь от спешки, буряту отнес. Пить очень хотелось и потому к ручью пришлось еще разок сходить, тем более, что Середа нашел в невзрачной брезентовой сумке со всякой всячиной пару пачек галет и немного сахара. Чай — не чай, но просто посидеть и попить, хотя бы и пустой воды, было очень приятно. Чудовищное напряжение последних двух суток потихоньку отпускало, наваливалась свинцовая, неподъемная усталость. Очень хотелось завалиться поспать, но Семенов понимал — расслабляться рано, не время и не место. И тикало, тикало в мозгу. Даже на полчаса вырубиться нельзя. Развезет. А это может кончиться печально, хотя у них и есть винтовка с патронами. Одна на четверых.
Время убегало, как вода сквозь пальцы. Семенов это чувствовал, чувствовали это и другие, кроме внешне спокойного Лёхи. Красноармеец же так от страха и не избавился. Ложку облизнул — тикает в мозгу. За водой пошел — тик-так. Котелок сполоснуть — а оно опять тикает. Фрица убили, из колонны удрали, мотоцикл этот гусеничный угнали — точно, искать будут всерьез. И повторно в плен сдаваться не хотелось крайне. Ну, потому что как бы вариантов-то нет, разве повезет и сразу убьют.
Это если сильно повезет — если не конвоиры и не камрады убитого, или просто те, кто не видел проткнутого винтовкой. А вот если видели…
Боец дергался, постоянно казалось, что не успел чего-то важного сделать прямо сейчас. И это всем в будущем погибель. Крайне неприятное это было ощущение, что каждая секунда решающая, а он ее уже потратил, причем на ерунду. Вдвойне мешало и то, что одновременно Семенов отлично понимал, что это не ерунда, и даже шнурок не завязанный — может потом выйти боком и встать раком, к примеру. Случалось такое видеть еще во время службы в мирное время. Сам же Семенов во время учебной — первой самой — тревоги разбил себе локти и нос, потому как бежавший сзади товарищ ему на волочившийся шнурок наступил и в нескольких нарядах вне очереди запомнил боец мудрость старшины Карнача, внушительно заявившего, что нет в военном деле мелочей. Потому тошно было на душе, не моглось еще порадоваться, как следует, что немцев они обули. Нельзя рассиживаться. Вообще. Только убегать. Запомнил Семенов четко, что у каждой воинской части есть своя зона ответственности. Как у цепной собаки. И потому тутошние, кого бойцы обидели — искать будут рьяно. А вот их соседям будет наплевать. Не у их ротозеев — сослуживцев машину угнали. Потому надо убираться от обиженных подальше. Только б еще сообразить — куда рвать когти. Подошел Середа с пистолетом, потыкал пальцем в кобуру, так и висящую на поясе у Семенова. В кобуре нашелся запасной магазин, тяжеленький такой, с проглядывающими в прорези желтыми круглыми бочками патронов. Повозившись, заменил магазин, подмигнул, повеселев сразу, спросил.
— Что с собой брать будем? — и кивнул на кучу добра. Потомок тем временем разложил добро на кучки, потом в очередной раз, подскочив к мотоциклу гусеничному, чем-то заинтересовался и выпал из работы.
Больше всего места занимали катушки с телефонным проводом. Рядом с ними стопкой, друг на друге, стояли три стальных шлема немецких. Сверток с серо-зеленой униформой. Саперная лопатка в чехле. Темно-зеленая сумка с чем-то круглым внутри. Гофрированные футляры от противогазов. Внимание хозяйственного бойца привлекло то, что ремешки были длинные, явно через плечо носить, хорошие ремешки, годные. Три аккуратных свертка камуфлированной пятнистой ткани непривычного вида. Сумка серого брезента, не пустая. Именно из нее Середа галеты с сахаром достал. Какая-то книжка в пестрой обложке. Фляга в суконном чехле с большой странноватой крышкой. Еще три одинаковые сумки с петлями не пойми для чего. Лёха с интересом хапнул что-то с сидений задних, оказалось немалого размера кинжалище странного, но злого вида. Толку от потомка все равно Семенов не ждал — достаточно, чтоб машину вел, ишь стоит железяка наготове, поуркивает тихо, ждет, когда поедем. Черт рогатый! Она же бензин тратит! Семенов опять почувствовал себя паршиво, тиканье возобновилось куда громче. Может, сказать потомку, пусть выключит двигло? Нет, не годится, вдруг нагрянут — а мы тут как тетерка на яйцах. Это Лёха может кинжальчиком любоваться, а остальные отлично понимают что происходит. Именно потому они все очень — очень нервные. У них жопу печет и между ушами на затылке холодно. Мозжечок мерзнет.
Семенова передернуло. Судорожно сглотнул, спросил артиллериста:
— Что берем из этого?
— А все. Потом разберемся. Катушки придется бросить, иначе не поместимся. Остальное с собой — скороговоркой протараторил Середа.
— А это что за тряпки? — показал ему на аккуратные свертки камуфляжной ткани.
— Плащ-палатки ихние — и жестом фокусника артиллерист развернул сверток. К удивлению Семенова это оказался треугольный большой кусок пятнистой ткани, с одной стороны — посветлее, с другой — потемнее. Артиллерист повертел немного лоскут в руках, не очень ловко из-за раненой ладони. Попримеривался, потом сунул в разрез посередке голову, выпрямился. Действительно, плащ-палатка. Только голову не прикрывает.
— О, пончо! — брякнул не к месту Лёха, поигрывая сверкающим клинком.
— Точно. Еще бы усы и сомбреро — вылитый Эмилиано Сапата, вождь мексиканских трудящихся — непонятно, но явно в жилу ответил Середа, оглядывая себя.
— Понятно, снимай, давай — сказал хмуро недовольным голосом Семенов.
— Погоди! — остановил его неожиданно потомок.
— Чего? — в один голос удивились красноармейцы.
— Мысль в голову пришла! У нас три плащ-палатки, три каски. Если на себя вы трое их нахлобучите — поди разбери, кто едет. По силуэту немцы не сразу догадаются.
— А ты что? — спросил Середа, явно заинтересовавшись и сразу поняв, что это за незнакомое такое слово — силуэт.
— Я вот эти шмотки надену. Сапоги мне впору, так вроде фриц габаритами с меня был. И покатим как фрицы. И хрен они сообразят! — воодушевленно сказал Лёха.
— А годно! — одобрил Семенов.
— Вообще-то ношение не своей формы карается расстрелом или повешением по законам военного времени. Мы, получается, диверсионистами становимся — задумался вдруг артиллерист.
— У лошадей бывает, селезенка ёкает — ядовито заметил Семенов.
— Это ты к чему?
— А ты сейчас как та лошадь. Только головой ёкнулся — не менее ядовито ответил боец — забыл, что нам и так уже капец?
— Ну да, точно — спохватился Середа и, поспешно нахлобучив себе на голову каску спросил:
— Похож я на ганса?
— Вылитый. Давай показывай, как эту вещь напяливать? — поторопил его Семенов, у которого тиканье утекающего времени сложилось с урчанием сгорающего зря бензина.
Стараясь не думать о том, что возможно они неправильно эту плащ-палатку надевают, и любой фриц это заметит, Семенов влез в странно пахнущую чужим запахом одежку и поспешил сменить Жанаева. Хотел было и каску нахлобучить, потом подумал, что бурят с нервов расшатанных может пальнуть сгоряча, именно увидев вместо знакомого товарища своего чужой этот, как его — во, силуэт. Бурят и впрямь удивился. Отдал теплую винтовку и враскоряку, но шустро двинул к машине. Как ни напрягал слух Семенов — все было тихо, только мотор ворчал, да брякнули тихо чем-то бойцы пару раз. Провозились они минут десять. Куда дольше, чем он предполагал, и Семенов весь извелся, не понимая, чем они там заняты. Наконец послышались шаги и из кустов высунулась немецкая каска, немного диковато выглядевшая в сочетании с азиатской мордой Жанаева. То, что бурят воодушевленно сосет вонючую сигаретку и улыбается во весь рот, красноармеец разглядел уже потом.
Лёха удивил своим видом. Вместо растяпистого потомка, стоял вполне себе германский солдат — в пилотке, не пойми откуда взявшихся мотоциклистских очках, скрывающих поллица, немецком кителе, но почему-то в советских солдатских ботинках. Вот артиллерист был в немецких портках и сапогах. Также удивило то, что пока Семенов караулил, ребята ухитрились разместить практически все имущество, развесив его на агрегате, отчего гусеничный мотоцикл стал еще внушительнее. А на полянке остались только три непривычного вида противогаза да банки к ним.