Леха
Шрифт:
Леха, закинувший для храбрости очередную стопку, наконец встал, полный решимости исполнить диско в стиле Ван Дамма, но, после первых же па, одна из девушек оплела его всеми конечностями, влепив параллельно, сшибающий с ног, глубокий поцелуй. После такого, сцепившаяся парочка, повалилась на жалобно вскрикнувшую кровать. Ловелас же Бобиков, подхватив двух оставшихся танцовщиц под нижние округлости, завалился на соседнюю койку.
Наверное, свального греха в чистом виде не получилось, но всё же одновременное соитие на расстояние полутора метров, разделяемое лишь запаскуженным столом, внесло порно-колорит в первую
Опустошенный и обезжиренный короткой эндорфиновой разрядкой, Малыгин поспешно натянул джинсы и схватил початую бутылку водки. Выпить хотелось лишь потому, чтобы чувство вины не заставило наговорить худого ни в чём не виноватой партнерше. При всём этом Малыгин почему-то испытал к девушке (то ли Даша, то ли Наташа) чувство благодарности, чуть смазанное подобием теплоты. Она же, переместившись в темный угол комнаты, быстро оделась. Подружки, после просмотра «первой серии», лишь запахнувшись в простыни и облепив голые колени Бобикова, уселись за стол. Принялись деловито закусывать. Кавээнщик разлил по очередной.
Малыгин неопределенно махнул рукой, мол, на пять минут, и вышел из комнаты. Пройдя в конец коридора, где, сразу же после кухни располагался кабинет завхоза, Леха, не доходя до него, свернул на кухню. На удивление кухня, обычно заполненная галдящими курильщиками, оказалась пустой. За стенкой, в помещении главного по имуществу, слышалось ритмичное постукивание предметов мебели и женские стоны-всхлипы. Леха выпил воды из-под крана и, приоткрыв окно, продышался свежим морозным воздухом. Легкие и мозг наполнились кислородом в слабой надежде на вытрезвление.
Звуки любви через несколько минут стихли, ещё минут пять из-за стенки доносился невнятный бубнеж, разбавленный сдавленным женским смехом. Наконец, по коридору мимо кухни прошелестел силуэт гибкой женской фигуры. Алексей подождал, когда звуки шагов удалятся. и зашел в кабинет завхоза.
Харламов, по пояс раздетый, стоял около окна с открытой форточкой и молча вглядывался в тусклые отблески уличных фонарей. На полу, вокруг письменного стола Зинаиды Полуэктовны, россыпью валялись какие-то бумаги, журналы и прочая канцелярщина. Очевидно, бурный секс имени Беркович-Харламова произошел прямо, а может быть и в том числе, на обширной поверхности бюрократической принадлежности.
– Марин, я скоро приду, – не оборачиваясь произнес Дмитрий, – д ай ветром надышаться…
– Это, я, – Леха затворил дверь, так как в сторону кухни загрохотали шаги какой-то веселой компании, – я тебе рассказать хотел кое-что…
Его словно прорвало. Малыгин, сбиваясь, но, всё же стараясь уложиться в последовательную хронологию, рассказал о событиях последних месяцев. Про работу начальником охраны и качели с таксистами, про Таню и её отца, про Койнова и приемку в милиции. При упоминании о Южанове, Харламов вскинулся и уже более не убирал с лица выражение крайней заинтересованности.
– Теперь всё понятно… – задумчиво протянул Дмитрий, когда Малыгин закончил, – значит это Олег меня
– Но он первое время движения-то наводил, – Леха решил капнуть немного справедливости, – что-то с ментами решал…
– Он решал, чтобы его к мокрухе не подтягивали, – чуть скривился Харламов, – мол, если молодой всё признает, отстаньте только. Галочку на патронах срубите и вот вам премия ещё от федерации самбо…
– Ну я не знаю, – Леха на самом деле не знал, что ответить, – меня же через пару месяцев слили из охраны, какой-то суровый воин пришел из армии, из горячей точки.
– Этот суровый воин торговлю наркотой в клубе организовал, – Харламов взял со спинки стула футболку, – только ко мне в хату за этот месяц два торчка заехало. И оба в «Джеме» дурь брали…
– Не понял… – Леха оторопел, в его бытность даже цыган в клуб не пускали, не то, что наркоту в чистом виде, – это как?
– А вот так…
В тюрьме новостные ленты раскатываются хоть и с опозданием, но с более обширной аналитикой. Любая, пусть и небольшая, новость с воли, зашедшая в камеру, размусоливается сидельцами на молекулы, раскладывается по вариантам, прогнозируется и запускается дальше по централу. Всё это происходит в силу скученности следственно-арестованных, иной раз сидящих из расчета три человека на одно койкоместо, ну и, естественно, по причине круглосуточного безделья. Поэтому опытные арестанты всегда стремятся себя чем-то занять. Кто-то лепит поделки из хлеба, кто-то гонит втихаря от службы режима брагу, кто-то занимается спортом или запоем читает книги. Харламов относился, судя по всему, к категории последних. Но «Радио-Централ» со своими выпусками всё же звучало фоном.
Обычно, в камерах на четыре человека сидело в среднем десять – двенадцать. Были особо опасные рецидивисты, по пять ходок и более, деревенские дурачки, упершие мешок картошки, разного рода блатные и гангстеры нового типа – спортсмены и остальные, к ним приравненные. Выполнять физические упражнения в переполненной и прокуренной камере означало бы стопроцентную вероятность подхваченного туберкулеза, поэтому Харламов в «хате» преимущественно читал, а на прогулках выкладывался по полной. То есть ровно настолько, насколько позволяли размеры прогулочного дворика. К слову, такого же, что и камерное помещение, только с металлической сеткой вместо крыши.
Версии по поводу убийства Косаря гуляли по СИЗО самые разные: от ментовской «белой стрелы» до роковой женщины. Все эти измышления, естественно, было глупыми и неуместными. Авторитетом Косарь был лишь для мелкой «паклинской» шелупони, а все роковые женщины рецидивиста подрабатывали «сосущими головами» на трассе Вологда – Москва. Со слов Харламова, один из «особиков», особо опасных рецидивистов, рассказывал о зарождающемся конфликте Косаря и Макара. Якобы, Косарь в очередном пьяном угаре обещал изнасиловать смотрящего за отступление от воровских традиций. В частности, за поддержку наркоиндустрии, что последнему, как классическому алкоголику, было очень неприятно. Или в силу того, что деньги там крутились, по меркам Вологды, немаленькие, а заслуженный человек оставался в стороне от дележки прибыли. Однако проспавшийся Косарь принес соответствующие извинения и дезавуировал все свои пьяные лозунги.