Леха
Шрифт:
– Завтра Харлам проспится и за базар отвечать придется, – скрипнул тот в спину, – я, конечно, с Травой поговорю, но Бобер Макару все равно всю ситуацию вломит…
– Какую ситуацию? – Леха всё ещё находился под впечатлением плачущей Фуштейн, – про торчка?
– Нет, – покачал головой Шуриков, – про то, что Харлам на всю парковку петухом и барыгой Макара назвал. Да и в клубе ещё за языком не следил…
– Но он же не говорил такого! – дернулся на возможные последствия таких раскладов Леха, – за наркоту только предъява была! Ты же сам с барыгой разобраться
– Я-то разберусь… – Миша отвернулся от Малыгина и сделал пару шагов в сторону клуба, – а вот вам с Харламом надо бы хвосты поприжать. Иначе быть беде…
Глава 28
Утро пробуждения, а точнее уже день, был тяжелым. По-настоящему. Малыгин, конечно, выпивал до этого, но не в таких объемах и количествах. Пятничные лекции можно было прогулять, но ощущение вины, стыда и неловкости было настолько сильным, что он, превозмогая головную боль, резко сел на кровати. Рядом, торча голой грудью из-под простыни, лежала Беркович, лениво открывшая глаза, на его движение.
– О-о, Лешенька, – мурлыкнула она, потянувшись, – чего дергаешься?
– Сон плохой приснился… – Леха потер лицо, но вставать не решался.
Не было тактильного ощущения присутствия нижнего белья на чреслах. А светить голым задом перед старшекурсницей не хотелось.
– Так, Леша… – Беркович чуть приподняла край одеяла, прикрывавшего её бедра, – внимательно изучаем… Оп, всё нормально! Я в трусах, а значит мы всё ещё друзья!
Она рассмеялась, откинувшись на подушку.
– Я вроде тоже… – Леха нащупал, наконец, резинку плавок и выпростал ноги из-под одеяла, вставая, – не помню вот только ни хрена.
– Я спать, – Марина отвернулась к стене, накрывшись одеялом с головой, – запомни меня молодой и красивой… – Пропела она уже из-под укрытия.
Умывшись и почистив зубы, Леха смел со стола остатки красивой жизни, дожевав кусочки подветренной колбасы. Утолкав весь мусор в пакет, распахнул форточки и решил сходить до мусорных контейнеров. Продышаться свежим морозным отдыхом и выкинуть источники зловония.
Возвращаясь налегке и слегка замерзнув, Леха увидел перед крыльцом общежития наглухо тонированную «восьмерку». Напрягся. И дело было не в агрессивном литье колес, не в затемненных стеклах или отсутствии номеров. Тачки с подобным тюнингом нередко стояли около студенческих общежитий. Но не в рабочий полдень, а вечером пьяной пятницы, когда женский пол, массовым исходом, покидал студенческий городок навстречу приключениям, алкоголю и красивой жизни. Тонированная «восьмерка» элементом коих и являлась.
Двери синхронно открылись и из автомобиля выбрались на улицу, щурясь от зимнего солнца двое старых знакомцев. Буча и Скоба, тот самый уголовник постарше, с кем встретился Малыгин в первый день своего приезда.
– Часик в радость, Малыга… – тягуче протянул Скоба, сплюнув через губу, – на такую погремуху сейчас откликаешься?
– Не знаю… – Леха старался контролировать дистанцию, прекрасно понимая, что похмельный тремор и раскалывающаяся голова уменьшают в разы
Буча держал руки в карманах кожаной куртки, чуть покачиваясь вправо-влево. Скоба, вытащил четки и перебросил их между пальцами:
– А корешок твой где? Баклан недосидевший? Харлам, вроде… Да, Буча?
Буча дернул щекой.
– Я откуда знаю, – Леха пожал плечами, – он в общаге давно не живет.
– М-м-м… – Скоба опять сцедил слюну на землю, – а за базар козлиный кто отвечать будет?
– Я, парни, вас недопонимаю, – Малыгин старался не вызывать излишней агрессии, – что за проблемы-то?
– Проблемы у вас, задроты, будут! – подал наконец голос Буча, – где Харлам? Чего он там о себе возомнил, черт зафоршмаченный!
Леха внутренне сжался в ожидании атаки, но, рыкнувший, Буча вновь уступил место старшему.
– Короче, вы вчера порядочных людей на бабки выставили, – загнул прокуренный палец Скоба, – Пашу Молдова-на, босяка правильного. А Макара, смотрягу, херами крыли. За это ответить надо.
Леха молчал, понимая, что пустившись в препирательства с опытными мудотерами, явно уступит, запутается и наплетет чего-нибудь лишнего.
– Что хрюкнуть нечего? – Скоба принял молчание своего визави за согласие с предъявленными аргументами, – правильно… Но мы ж не звери фаридовские, по беспределу вас ломать не будем. Пока…
Он упер ногу в переднее колесо машины и облокотился на костистое колено.
– В общем так… Завтра в парк Мира, где площадка спортивная, пусть Харлам подъезжает. Один, толпой, с бабой своей… Нам по хер. Мы по-любому обоснуем кто он и что он.
Скоба прервал монолог и повернулся на Малыгина, хищно вцепившись взглядом в его лицо.
– На общее три штуки баксов занесет, перед людьми порядочными извинится и может жить спокойно. А не приедет… – он развернулся уже всем корпусом, – мы его сломаем, бабу его на хор поставим, а тачку спалим. И никакие спортсмены-рогометы не помогут, потому что за базар отвечать надо. Арестантский уклад един. Всё. Иди, завтра в час дня. И говно мутить не надо, хуже будет…
Скоба стек в машину, Буча, ударив кулаком в ладонь и испепелив взглядом лехину физиономию, бухнулся за руль. «Восьмерка» резко сдернула, оставив после себя свежие колеи на выпавшем снегу.
Лехе захотелось уехать домой. Последние несколько месяцев такие мысли его не посещали – слишком плотным был круговорот событий. Но именно сейчас, на абстинентном фоне, с необъяснимым чувством вины, это желание стало как никогда актуальным. А чей-то тонкий и тихий голосок шепнул: «не твои это проблемы-то, не ты крестей налупил…»
Но Малыгин не был уже тем впечатлительным щенком, которого за шкирку выволакивал Ермак для разборок на задний двор. Студент-первокурсник, получивший по щам при заселении в общагу, остался в далеком прошлом. Время работы в охране, арестант Харламов, ментовской пресс на приемке – всё это закалило характер, правда, добавив и рассудительности. Поэтому, поднимаясь в свою комнату Леха крепко задумался.