Лекарь

Корчевский Юрий Григорьевич

Потом побродили по урочищу. Оно было в низине, и когда наверху дул ветер, тут в лесу, было тихо и даже тепло. Любава наткнулась на костянику и морошку — северные ягоды.

— Это есть можно?

— Запросто.

— А как называются?

— Вот эта, на малину похожая, только белая — морошка. Можешь от пуза есть, в Москве такой не купишь. А вот эта, красная — костяника. Это уже на любителя. Косточки большие, не по мне.

Любава попробовала обе ягоды. Конечно, морошка ей понравилась, и она ела, пока не обобрала весь куст.

— Барышня, ты меру знай, — предостерёг

её Никита.

— Больно вкусно! В первый раз попробовала.

— В этих краях ещё черника есть и голубика.

— Хочу, хочу, хочу!

— Завтра поищем, а сейчас к Ульяну, обедать пора.

— А я уже наелась.

— Ну как знаешь.

Зато Никита поел с аппетитом — что для него пригоршня морошки? Так, червячка заморить. Он даже вздремнул немного.

После ещё на один источник сходили — его Никита отметил вторым по значимости. Вода в нём имела другой вкус и, следовательно — иной состав. Только долго в нём не усидишь, вода почти горячая, как в бане. Он сам высидел не больше пяти минут, выскочил с покрасневшей кожей, а Любава и трёх минут не выдержала.

— Вытащи меня, а то как рак сварюсь.

Глава 10

МИЛОСЛАВСКИЕ

Каждый день, два раза на день Никита с Любавой, как на службу, ходили на источники. Утром в обязательную программу входил источник с сильно минерализованной водой, а после обеда опробовали другие.

Так пролетели четыре недели. За это время Любава даже внешне изменилась: кожа посветлела, очистилась, рубцы на теле стали тоньше и как-то незаметнее.

Но ранняя осень на севере уже вступала в свои права. Ещё стоял август, однако утром на траву уже ложился иней. И в лодке спать по ночам стало прохладно. Судовая рать стоически терпела эти неудобства и грелась у костра. Ульян же и сам ходил купаться в источниках, когда Никита с Любавой возвращались.

— Уж коли я здесь, суставы подлечу. А то скрипят, проклятые, да на непогоду ноют, — пожаловался он.

А после целебной водички ходить стал бодрее.

Никита же не только ванны принимал, но и воду пил, и Любаву заставлял это делать.

— Фу, противная вода! — протестовала она.

Вкус вода имела специфический. В некоторых источниках отдавала йодом, в других была солёно-кислая. Но, осознавая, что это для её же пользы, Любава пила по две-три кружки за день.

Через месяц Ульян засобирался:

— Никита, пора в обратную дорогу. Думаю, занепогодит вскоре. Да ладно бы — дожди, и то ведь и снежок пойдёт, морозец прихватит. Да и провизия к концу подходит.

— Сам такого же мнения. Завтра с утра и отплываем.

Пока Никита с Любавой, а глядя на них — и Ульян — принимали ванны, молодёжь занималась рыбалкой. Это и развлечение, и к столу добавка. А рыбалка в этих местах была знатная. Река чистая, хариус и лосось так и прыгают, а уж на наживку хватают — только вытаскивать успевай! Рыбу жарили, варили — даже коптить ухитрялись над еловыми шишками. Сожалели, что мало взяли с собой соли. Оставив запас для еды, насолили не меньше пяти пудов.

Никита любил рыбу в любом виде — что солёную, что в ухе, но особенно жареную. А уж как мастерски делал её Андрей! Очистив и выпотрошив, он насаживал рыбу на прутики и жарил над угольями. Получался рыбный шашлык, да какой! К осени рыбка жирок нагуливала, мясо сочное — во рту тает. К тому же рыбка свежайшая, только из реки. И рыбы Никита наелся на полгода вперёд.

Утром поклонились Никита с Любавой источникам, окунувшись в последний раз, и отправились в обратный путь.

Молодёжь засиделась. Хоть и парус поднят был, всё равно на вёсла сели, работая до седьмого пота, и лёгкий ушкуй летел по течению. Это уже потом, когда в Северную Двину вошли, скорость упала — приходилось против течения идти. И по Сухоне тоже против течения, да ещё и ветер встречный — грести приходилось.

Чтобы размяться, Никита и сам на вёсла садился в паре с Андреем. Одно радовало: чем ближе была Москва, тем становилось теплее.

Через три недели они добрались до первопрестольной. Никита расплатился по уговору, добавив сверху ещё и премиальные. Подхватив узлы с одеждой и шкурами, они пошли домой.

Любава, как вошла в дом, пробежала по всем комнатам:

— Никита, как хорошо дома!

Никита же узел в угол бросил, чинно разделся и в комнату прошёл.

В поварне вовсю хлопотала кухарка.

Никита прислушался: из комнат не доносилось ни звука, Любава притихла.

Он заглянул в спальню: жена стояла перед зеркалом и внимательно смотрела на себя. Увидев в зеркале улыбающегося Никиту, она повернулась к нему:

— А ты знаешь, Никита, мне кажется, что я помолодела. Или я просто себя в зеркале давно не видела?

— На самом деле и помолодела, и посвежела — зеркало не обманывает.

Никита подошёл к Любаве и, в свою очередь, посмотрел в зеркало на себя. Удивительно! Он и сам два месяца в зеркало не смотрелся, а разница была заметной. То ли отдых сказался, то ли чистый воздух и целебная вода? А, скорее всего, всё вместе взятое.

Они пообедали, вздремнули. И в самом деле — хорошо дома!

Потом Любава стала узлы с вещами разбирать, а Никита к Елагину направился — надо было известить о своём приезде да новости московские узнать.

Князь оказался дома и Никите искренне обрадовался:

— Дай обниму, давно не видел тебя!

Потом отстранился, всмотрелся:

— Э, парень, да изменился-то ты как! Годков пять сбросил, ей-богу — правду говорю. Ужель так целебная вода подействовала?

— Истинно. И в купели дважды в день был, и пил водицу целебную. А воздух там какой! Не надышишься — не то что в Москве.

— Занятно, — князь задумался. — Потом распишешь подробно — в каких источниках купался, из каких пил.

— Ох, седина в бороду! Семён Афанасьевич, никак сам туда собрался?

— Нешто я хуже тебя? Ты, почитай, пять годков сбросил, потому как молод, а я, может, и все десять скину.

— Твои слова да Богу в уши! Сейчас там холодно, севера. А летом езжай обязательно. Я даже план тебе нарисую, где какой источник посильнее.

— Сказывал мне государь, что поручение тебе такое дал.