Лекарь
Шрифт:
Руководствуясь оставленной Захаром схемой запуска, мы каждое третье утро, ровно в восемь часов принимались щелкать рычажками, активизируя аппараты. Я мог объяснить себе принцип их работы, но только в том случае, если кроме этих пятнадцати где-то размещены еще несколько таких же. То, чем я занимался, противоречило моим убеждением и вызывало стойкое неприятие, однако выражать протесты открыто я не находил в себе решимости. Женька, смирившись с участью дикарей, принимал деятельное участие во всей этой затее, просыпаясь за пару часов до намеченного времени и тщательно отслеживая минуты. Его, видимо, здорово развлекали подобные досуговые мероприятия. А я часто ловил себя на мысли, что избавившись от одних экспериментов, я тут же вляпался в другие, и было непонятно, что из этого представляло большую опасность. Я, как мог, убеждал себя в необходимости подобных разработок,
Однажды, наблюдая за дружным гудением, я почувствовал знакомую ломоту в суставах и с неудовольствием подумал о том, что домик к зиме совершенно не подготовлен, что скоро придут настоящие холода, и что простуда неминуема. В этот раз я решил пораньше завершить свою околонаучную деятельность и, передав Женьке бразды правления, забрался под одеяло. Печка грела только своими боками, никак не справляясь с ледяным воздухом, и мне пришлось подтянуть койку ближе к нелепому сооружению. Женька с тревогой следил за моими манипуляциями, но комментировать не решался, опасаясь вызвать мое неудовольствие. Когда я наконец, нашел себе максимально удобное положение и закрыл глаза, до меня донесся обеспокоенный голос:
«Что с тобой, Тихон? Не вздумай заболеть.»
Естественно, я болеть не планировал, однако моя голова тяжелела, мысли мешались в густую кашу, и вместо ободряющих реплик, у меня вышел полустон-полувсхип: «Постараюсь, Женя».
Сквозь сон я слушал, как возиться мой приятель, смешивая для меня кипяток, и пытаясь напоить пустой водой. При лучшем раскладе, я несомненно оценил бы заботу и старания, однако сейчас эта возня вызвала у меня только глухое раздражение. Я, дождавшись, пока заботливый братец приволочет мне очередной стакан кипятка, с удовольствием выплеснул его прямо на Женькины ноги и грубо прорычал, закутываясь в одеяло: «Отлепись от меня, тупое животное!»
Женька негромко выругался, стряхивая обжигающую жидкость, и внимательно уставился на меня глубокими темными глазищами.
«Что с тобой, приятель? — снова пробормотал он и, не дождавшись ответа, принялся щелкать рычажками.
На утро я почувствовал прилив сил, но вместе с ним пришло знакомое уже состояние вселенского недовольства. Я с остервенением откинул отвратительную тряпку, служащую мне одеялом, и гневно уставился на проснувшегося Женьку. «Как же достала его рожа, — вертелась мысль, стремительно заполняя всю голову. — я знаю его почти сотню лет. Нет, меньше. Сколько же я его знаю?!»
Почему-то этот вопрос сделался приоритетным, и я, не удержавшись, задал его Женьке. Тот, обрадовавшись возможности поболтать, тут же погрузился в воспоминания, озвучивая самые щемящие подробности нашего знакомства.
«Лучше бы ты сдох прямо тогда, — неожиданно вырвалось у меня, — к чему я возился с тобой столько времени, а, Женька? Для чего? Для того, чтобы ты, через столетие затрахивал меня своим присутствием?! Пошел вон!!!»
Женька подскочил с кровати, уставившись на меня, словно желая убедиться в моей искренности. Я был довольно искренен. Присутствие Женьки раздражало, как раздражало присутствие всего, чего касался мой взгляд.
«Чего ждешь?! — заорал я, хватая обалдевшего брата за плечи. — живо, прочь!!!»
И распахнув дверь, выбросил легкого Женьку на улицу. Это мероприятие не вызвало у меня усилий, и я успел удивиться, насколько невесомым показался мне брат. Едва за ним захлопнулась дверь, я тут же забыл про него, продолжая раскидывать по комнате все, что попадалось мне под руку.
«Чертов стол! — рычал я, выхватывая краем сознания предмет мебели, — старая грубая развалина! К черту!»
С этими словами я приподнял над полом предмет моей ненависти и с грохотом обрушил вниз, разламывая его пополам. Коробки, представляющие собой установку, каким-то чудом остались неповрежденными, и я с почти религиозным благоговением посмотрел на блестящий
«Я несу за вас ответственность, — проникновенно поведал я коробкам и в бешенстве пнул одну из них ногой.»
Скорей всего на меня так действовало вынужденное заточение на острове, абсолютная бездеятельность и полная неустроенность. Когда-то я придерживался своим собственным придуманным правилам, гласившим, что если проблема не имеет решений, то это не моя проблема. Я успешно жил с этим убеждением целое столетие, но прямо сейчас готов был отказаться от привычных постулатов. Проблема не имела решений, но продолжала оставаться моей проблемой. «Как мне выбраться из этой задницы?» — тревожила единственная мысль, и я продолжал вымещать злобу на ни в чем не повинных предметах, попадающихся мне под руку. В бешенстве я раскидывал вещи, заботливо сложенные хозяйственным Женькой, и не находил в себе силы обуздать это бешенство. Мне на глаза попалась Женькина койка, уродливая и громоздкая. Я без сожаления подхватил ее и, приподняв над полом, с удовольствием разбил об стену. Откуда во мне бралось столько энергии, оставалось для меня загадкой, которую я, впрочем, не слишком стремился разгадывать. Разрушив все, что оставалось целым, я дернул на себя хлипкую входную дверь, намереваясь продолжить неумеренный вандализм за пределами жилища, но неожиданная мысль остановила меня. «Там, за порогом, меня поджидает обозленный брат, наверняка решивший отомстить мне за все мои проделки» — подумалось мне. Я обернулся и с удивлением оглядел результаты свои трудов. От некогда аккуратной комнатки, так заботливо обустроенной моим братом, остались пугающие руины. «Женька наверняка расстроиться, увидев крушение своих дизайнерских усилий, — пронеслась в голове еще одна мысль, и я раздумал покидать спасительные стены. Возможно, мне стоило бы прямо сейчас заняться наведением порядка, а потом пригласить изгнанного приятеля обратно, дав ему возможность согреться и оценить старания, но из всего задуманного я смог только пихнуть ногой обрывок какой-то тряпки и тяжело обрушиться на пол, погружаясь в неглубокую дремоту.
Глава 14.
Ледяной ветер, разрывающий в клочья все живое, никак не способствовал долгим прогулкам, однако насквозь замерзший Женька продолжал упрямо бродить вдоль берега. В его растревоженной голове барахтались разные мысли, одной из которых была мысль о том, что их невольное заточение на острове только началось, что сроки их пребывания не оговорены, и если так будет продолжаться дальше, то наступит день, когда невоздержанный Тихон попросту прибьет незлобивого Женьку, привычно посчитав его причиной всех несчастий. Когда-то давно, в прошлой жизни, Женька уже сталкивался с подобным явлением, и был хорошо осведомлен о всех возможных последствиях проявления необузданного характера избалованного брата.
«Годы скитаний и лишений не избавили Тихона от чудовищного эгоизма и стремления к комфорту и удобствам. — раздраженно думал Женька, содрогаясь от холода, — чертов мажор! Пойду, расскажу ему об основных правилах совместного проживания с живыми людьми.
Приняв смелое решение, Женька круто развернулся и направился в сторону их временного жилища, надеясь образумить заигравшегося мажора. В домике царила безмятежная тишина, из-за плотно закрытой двери не доносилось ни звука, и Женька облегченно выдохнул.
«Ну вот все и разрешилось, — подумал он, поднимаясь по ступенькам, — Тихон, сорвав накопившееся раздражение, угомонился и теперь, наверняка, репетирует покаянную речь. Что ж, пойду послушаю!»
С этими мыслями Женька решительно потянул на себя непрочную дверь и шагнул на порог.
Картина, открывшаяся Женьке, заставила того замереть на месте и негромко, но выразительно выматериться. Повсюду были раскиданы обломки мебели, обрывки ткани, клочки неясного происхождения, но не это вызвало у Женьки гамму многих эмоций. Напротив распахнутой настежь двери, вжавшись в угол, сидел Тихон, уткнув лицо в прижатые к груди колени. Его одежда в беспорядке была разорвана и разбросана по всей комнате, а некогда стройное накаченное тело украшали неестественно вывернутые длинные мускулистые ноги и уродливые лапы с острыми кривыми ногтями. Перед Женькой сидела классическая тварь, обладающая всеми характеристиками, присущими этому виду. Завершая образ, тварь должна была вызвать у Женьки страх и отвращение, однако не вызвала ни того, ни другого. Вместо этого, жалостливый Женька только потерянно прошептал, не веря увиденному: