Лекарки тоже воюют 2
Шрифт:
– Вы вылетите с волчьим билетом из нашей школы, как пробка из шампанского! Вряд ли будущие работодатели захотят взять на работу учителя со столь сомнительной репутацией, как Ваша? – директор был до жути откровенен.
Возмущенный рот историка тут же захлопнулся. Бывший капрал предпочел быстро ретироваться в меняющихся жизненных обстоятельствах и принять наиболее выгодное для себя решение:
– Так точно, директор Ридлей! В ближайшее время мною будут принесены извинения ученице Син!
– И я надеюсь, что Вы больше не позволите себе на уроках отступать от школьной
– Никак нет! – привычным военным языком ответил историк.
– И запомните, господин Престон, - с нажимом в голосе, сообщил директор Ридлей. – В нашей школе неуважительное отношение к ученикам может неожиданно плохо закончиться для учителя!
– Я уже успел в этом убедиться, - кидая на меня затравленный взгляд, прохрипел преподаватель.
– В таком случае возвращайтесь в класс, - распорядился начальник школы, и учителя Престона тут же, словно ветром, сдуло.
– Мы тоже не будем Вам мешать, - произнес Керем, повернувшись к выходу.
– Нет, ребята, задержитесь! – неожиданно попросил нас директор.
Убедившись, что дверь в кабинет плотно закрыта, руководитель элитного учебного заведения обратился исключительно ко мне:
– Син, стоит ли из любой конфликтной ситуации устраивать публичную порку? Может быть, следует искать компромиссы и становиться более лояльной?
– В батальоне капитана Дамайона служило много моих друзей, двое из них умерли у меня на руках. Группа лекарей прибыла на место боя вместе с разведротой, спешившей им на выручку. Мы дружили несколько лет, а сейчас Вы предлагаете мне искать компромиссы в их гибели и становиться лояльной к людям, предавшим ребят?! – твердо разъяснила я свою позицию.
– А то, что Вы, директор Ридлей, называете публичной поркой, является правдой, которую я не считаю нужным скрывать и замалчивать!
Я пристально смотрела на нового директора школы, фиксируя его реакцию на свои слова. Он резко побледнел, ссутулив плечи, словно на них давила огромная тяжесть.
– Син, война закончилась! Теперь мы живём по законам мирного времени, - пытался он меня вразумить.
– Верно! Но война закончилась исключительно благодаря подвигам таких парней, что остались лежать у подножья Азорских гор. И именно мы, воевавшие и оставшиеся в живых, должны устанавливать законы мирного времени!
– А как же насчет ОСТАЛЬНЫХ? По разным причинам они не знают, что такое настоящая война? – не отступал он.
– Мы с Моярой попали на войну совсем девчонками! Мне сейчас шестнадцать, Мояра на два года старше! И Вы считаете, что нас должно интересовать мнение ОСТАЛЬНЫХ трусов? Согласно закону военного времени солдаты жертвовали своими жизнями в противостоянии с врагом на поле боя! ОСТАЛЬНЫЕ «скромно» молчали и не оспаривали наших действий. Почему же сейчас они решили, что им позволительно возмущаться и диктовать нам свои правила? – не соглашалась я.
– Ты говоришь правильные слова, но реальность, девочка, намного сложнее! – директор Ридлей выглядел очень уставшим.
– СЛОЖНЕЕ было хоронить друзей! Со всем остальным мы справимся! – не уступала я, уверенная в своей правоте.
– Син, война закончилась! –
– Разве? Тогда почему Вы, господин Ридлей, не чувствуете себя победителем? Почему оправдываете поступки трусов? Ведь это мы с Вами разбили врага, а не ОСТАЛЬНЫЕ!
Мы ушли из кабинета, оставив директора в глубокой задумчивости. Выйдя на школьный двор, укрылись под тенью раскидистого дуба. Сама не заметила, как прикурила сигарету, вдыхая горьковатый дым. Как ни старалась, мне не удалось остаться спокойной, память о погибших друзьях выворачивала душу. Прикосновение Мояры вырвало меня из задумчивости. Знакомыми жестами подруга молча попросила сигарету. Прикурив, она втянула в себя едкий дым и, уставившись в одну точку, замкнулась в себе.
– Странно было слышать такие жесткие слова от маленькой девочки, - внимательно меня рассматривая, словно впервые увидел, произнес Керем.
– Со стороны вы кажетесь такими добрыми, хрупкими, нежными, милосердными, - не отрывая влюбленных глаз от моей подруги, поделился своими мыслями Цун.
– У меня в батальоне ребята тоже были очень добрыми. Перед боем, итог которого нельзя было предугадать, они давали мне две гранаты, одну для врага ..., - и тут Мояра, вдохнув дым, закашлялась.
– А вторую? – настороженно спросил Цун.
– А вторую для меня! Чтобы живой не попасть в руки эриконцам! – тихо пояснила она. – Вот такое милосердие!
Мне не нужно было объяснять причины столь странного поведения ребят, с которыми служила Мояра. Участь женщин, которым «посчастливилось» попасть в плен к эриконцам, была всегда одинаково ужасна. Так враги пытались вселить в нас страх, сломать! Ничто так не губит боевой дух солдат, как униженные, растоптанные, изнасилованные женщины. Эриконцы делали это напоказ, с изощренной жестокостью! Смерть, действительно, считалась среди женщин-военнослужащих благом по сравнению с эриконским пленом.
Глава 18
Явуз
Еще не рассвело, когда отец неожиданно вызвал меня к себе в кабинет.
– Ты в курсе, что произошло вчера на уроке истории у ребенка? – взглядом указав мне на стул, спросил отец, сразу перейдя к делу.
Сам он уселся в свое рабочее кресло, из чего я сразу сделал вывод, что разговор предстоял основательный.
– Нет, я ждал ее после уроков, но она отзвонилась и предупредила, что уехала со школьными друзьями гулять в город. С тех пор ее еще не видел, - отчитался я.
На мои объяснения отец лишь кивнул, и молча развернул ко мне монитор своего компьютера. То, что я увидел, мне совершенно не понравилось. Учитель вел себя недопустимо грубо по отношению к мелкой, а вот Син в очередной раз меня поразила, ее поведение было безупречно, она умело отбивала каждую атаку преподавателя. Финал противостояния учителя и ученицы совершенно поверг меня в шок: историк – беглый капрал расстрелянного полковника Фразира!
– Как получилось, что на должность преподавателя школы имени Картиса попал разыскиваемый службой безопасности военный преступник? – недоумевал я.