Лекарство от любви
Шрифт:
— Ты сам-то как думаешь? — фыркнула Изольда. — Ты столько лет высмеивал Светлых, а теперь вдруг уверовал в их непоказную доброту? В то, что они не убьют кого и сколько угодно, лишь бы сохранить свою власть?
— Я просто стараюсь беспристрастно рассмотреть все варианты. А не хвататься исключительно за тот, который напрашивается, но не имеет прямых доказательств.
— Против мага как раз лучше всего работают немагические средства, — заметила Изольда.
— То, к чему он не готов и против чего не имеет защиты. Подобно тому, как против рыцаря в латах лучшее оружие — это не меч и не стрела, а, скажем, огонь. Или тот же яд. И скажи, неужели ты действительно веришь, что что-то в Империи — я имею в виду что-то действительно важное — может делаться без санкции Светлого Совета?
— Едва ли, — признал Кай. — Причем не только в вопросах жизни и смерти Империи. И в этом-то и проблема. Триста
— Держу пари, в твоем случае наказания не работали, — прервала Изольда его монолог.
— И мне задавали трепку, но выправить не могли, — процитировал сам себя Кай. — Так что я хотел сказать? А! Маги. Если бы вся эта система была основана лишь на теоретических измышлениях, она бы давно рухнула. Жизнь сломала бы мертвую схему Равновесия Во Имя Процветания. Ибо это равновесие неустойчиво, в нем отсутствуют механизмы саморегуляции, возвращающие систему в исходное состояние. Но беда в том, что маги достаточно могущественны, чтобы обеспечивать ее работоспособность. Чтобы подменить собой эти механизмы. Чтобы давить в зародыше любые потрясения, которые могли бы пустить систему вразнос. И вот только с тобой у них случился сбой. Клин вышибают клином, да. Светлых магов — светлым магом. Ведь формально, по их классификации, магия любви должна быть отнесена к светлым. Хотя сейчас они скорее обглодают себе руки до локтей, чем признаются, что угодили в ловушку собственной морали.
— Я покончу с Равновесием, — пообещала Изольда. — При мне у каждого будет стимул стремиться к большему и лучшему, а не довольствоваться
— И этим стимулом, конечно, будет любовь к тебе, — откликнулся Кай без энтузиазма. — А высшей наградой для самых успешных — поцелуй в щечку?
— Я не собираюсь никого целовать, — поморщилась Изольда. — Хотя, пожалуй, могу позволять особо отличившимся целовать мне руку. Не надо говорить мне, как это жалко и недостойно мыслящего существа, — поспешно произнесла она, косясь на брезгливое лицо Кая. — Я чувствую то же, что и ты. Но для них это будет работать. А важны не наши с тобой чувства, а практический результат, не так ли? К тому же не забывай, что я не собираюсь объезжать всю Империю, и обширные области так и останутся не охваченными страстью ко мне. Поэтому старые добрые деньги я упразднять отнюдь не намерена. Вот мы и посмотрим, какой стимул окажется сильнее — деньги или любовь…
— Любовь к деньгам, — попытался сострить Кай, но сам понял, что вышло неубедительно. В прежнем мире, возможно, так и было — но не в том, который собирается построить Изольда. Где любовь к ней будет самой настоящей, искренней и верной…
— Результат — это еще не все, — сказал он уже серьезно. — Мотив тоже важен. Мне не нравится мир, где ученый делает открытия не из интереса к науке, а из желания произвести впечатление на женщину.
— Это лучше, чем мир, где открытия не делаются вообще, не так ли?
— До тех пор, пока эта самая женщина благоволит науке. Но стоит ей — или ее преемнице — поменять свое отношение… И потом, эффективность труда такого ученого все равно ниже. Он будет слишком часто отвлекаться на мысли, к науке отношения не имеющие. Может, наконец, и просто подделать результаты, коли главное для него — вовсе не истина…
— Могу лишь повторить — мир не таков, каким его хотим видеть ты или я, а таков, каков он есть. Чем сожалеть об отсутствии идеального решения, лучше радуйся наличию неидеального.
Кай промолчал, глядя между ушами своего коня на бегущую навстречу дорогу.
На следующее утро Армия Любви понесла первые потери. Это были четверо разведчиков, позарившиеся на трофеи Марленштадта: двое — на дорогое вино, какого не пробовали никогда в жизни, двое — на золото. Они были обречены со вчерашнего дня и знали это, но никому ничего не сказали, не желая выставлять напоказ свой позор. Они нарушили дисциплину, взяли без разрешения то, что им не принадлежало, рассудив, что несколько глотков или монет ни на что не повлияют и никому не повредят… Изольда использовала этот случай для короткой речи перед войском, в которой напомнила, что строгие приказы и безукоризненное следование им — это не ее каприз, а жесткая необходимость. Затем армия двинулась дальше.
Теперь им попадались только пустые селения и городки. Они не встретили больше ни одного живого человека ни в провинции Хельбирген, ни после того, как пересекли ее границу, но разница, однако, была, и заметная. Населенные пункты Хельбиргена были покинуты, по всей видимости, одновременно с Марленштадтом, причем к востоку от него уже не было таких демонстративных признаков панической эвакуации — очевидно, жителей угоняли прочь по заранее подготовленному плану, вывозили больных и ценности, из деревень уводили скот. Оставляемое при этом не разрушали, не было и новых отравленных «гостинцев». Видимо, расчет делался на то, что сработает ловушка Марленштадта, и вскоре люди смогут вернуться в свои дома — а пока их надо убрать подальше от магии Изольды. Если же ловушка не сработает — как оно и вышло — то повторять ее в других селениях, очевидно, не было уже никакого смысла…
И все же имперцы, несомненно, надеялись — да что там, были практически уверены — что в Марленштадте у них получится. Это было наглядно видно по состоянию поселений за пределами Хельбиргена. Они были эвакуированы значительно позже, видимо, буквально за день до подхода Армии Любви — и вот там как раз исход был паническим. К нему не готовились заранее, а если и готовились, то для проформы, не веря, что эти города и села придется покидать на практике. Бегство началось лишь после того, как стало ясно, что с марленштадтской ловушкой не вышло.
Интересно, подумал Кай, почему они не использовали тот яд, что тек теперь в его жилах. Ведь это новейшая разработка — одна из очень немногих за последние триста лет — о которой Арсениус, по всей видимости, не имел понятия… Хотя — теперь они могли полагать, что он узнал о тайне яда от Бенедикта. Кроме того, это яд мгновенного действия, и слишком велика была вероятность, что кто-то умрет прежде, чем к отраве притронется сама Изольда. Правда, ни одному мужчине яд бы не повредил, но кто мог поручиться, что у Изольды нет дегустатора-женщины, тем более теперь?