Лекарство от одиночества
Шрифт:
– Очень приятно, – нервно кивает тот и снова возвращается ко мне взглядом. – Мы можем поговорить? Это важно.
Я киваю и, извинившись перед подругой, плетусь вслед за Пятсом, все острее чувствуя накатывающее волнение.
– Что случилось? – не выдержав, резко торможу.
– Это ты мне скажи. Мы же вроде бы все решили. К тому же ты сама вроде была заинтересована в том, чтобы не поднимать скандал.
– Все верно.
– Тогда какого черта твой муж угрожает мне иском?!
– Каким еще иском? – округляю глаза.
–
– Нет, – трясу головой. – А чего он хочет?
– Выяснить, что стало с его спермой. Он просто спятил, Эля. Я тысячу раз ему объяснял, естественно, в неформальной обстановке, что она не была использована. Но он ни в какую не хочет в это верить. Этот суд – полнейший абсурд! Он не узнает ничего нового, зато вкатает в землю мой бизнес.
В обычно размеренном и холодном голосе Матиаса проскальзывает неприкрытая злость. И она до того мне созвучна, что глаза застилает алым. В котором весьма органично смотрятся борочные театральные интерьеры.
– Я с ним поговорю. Ничего пока не делай, ладно?
– Ладно. Ты не подумай, я ему предлагал решить этот вопрос полюбовно. Рассказал о результатах расследования, показал гребаные образцы, что они, бляха муха, целехоньки, и предложил огромную денежную компенсацию, но ему не это, кажется, надо.
– А что?
– Тебе лучше знать. Ребенок? Похоже, он никак не смирится, что его нет. И за это готов уничтожить всё и всех. Мой бизнес, ваш брак и твоего ребенка.
– Нашего.
– Прости, Эль, но судя по тому, как он себя ведет – твоего.
Каждый раз, каждый гребаный раз мне почему-то кажется, что больнее уже не будет. И каждый раз убеждаюсь в обратном.
– Я поговорю с ним и отзвонюсь.
– Буду признателен.
Когда я нахожу Веру в переполненном буфете, уже дают третий звонок.
– Прости, дорогая, мне нужно срочно домой.
– Случилось что-то?
– Да. Случилось… Юра окончательно рехнулся.
– Я могу чем-то помочь?
Отрицательно качаю головой и даже делаю несколько шагов к выходу, когда вдруг щелкает:
– А вообще да, Вер. Ты можешь мне сказать, не продала ли ты еще свою квартиру? Если… Если нам с сыном придется куда-то уйти, мы можем рассчитывать на тебя?
ГЛАВА 20
ГЛАВА 20
Кажется, пробуждение еще никогда не было настолько тяжелым. Встряхиваюсь, открываю глаза. За окном сгустился туман. Отсыревшие под кондиционером простыни холодят тело. Встаю и надолго залипаю взглядом на спящем муже. В глубине души понимая, что это – в последний раз. Да, вчера я так и не нашла в себе сил поговорить с ним, но и простить его поступки я не смогла тоже. И вряд ли когда смогу. Теперь уж это ясно, как белый день. Как бы невыносимо и горько мне не было. Как бы не было тяжело рвать по живому… Стоит признать, что всему однажды приходит конец.
Жаль только – ехать некуда. Верина квартира, на которую я так рассчитывала, оказалось, давно сдана. Так что мне придется вернуться к родителям, пока я не подыщу варианта получше. Если я вообще смогу себе позволить арендовать квартиру. Цены на жилье в нашем городе подбираются к столичным, тогда как зарплаты остаются вполне себе провинциальными. Я пока вообще не представляю, как буду выкручиваться. Скорее всего, брошу универ и наберу подработок в какой-нибудь частной клинике. Там, говорят, платят больше.
Сглотнув мерзкое дребезжание в горле, иду в ванную. Привожу себя в порядок, умываюсь холодной водой и заглядываю в гардероб. Я ни в коем случае не хочу делать из своего ухода событие. А потому собираюсь по-тихому, пока все спят, чтобы это не выглядело демонстративно, так, будто я только и жду, когда меня остановят.
Первым делом в чемодан отправляются Мишкины вещи. Потом мои. С удивлением понимаю, что не так-то и много у меня тряпья оказалось. Восемь лет жизни вместились в три чемодана. Некоторые мои приятельницы на отдых больше берут.
На дорожку присаживаюсь. Вздыхаю, разгоняя мучительное напряжение, сковавшее грудь металлическим обручем. Главное, все делать плавно, чтобы не расплескать душевную муть. И подступившие к горлу слезы.
– Элька? Ты чего тут сидишь?
Юра заходит в гардероб, сладко во весь рот зевая. Из одежды нам нем – одни трусы, позволяющие в полной мере оценить то, что я теряю из-за своей принципиальности. Телом проходится волна жара. Все мое естество к этому мужчине рвется. И эти реакции так остры! Словно и не было восьми лет, за которые чувства, по логике, должны были бы притупиться. Я сама как будто умираю, меня не становится, а моя любовь все никак не сдохнет. Как так? За что мне эта за несправедливость? И почему так сложно произнести:
– Я ухожу, Юр. Подаю на развод.
Лицо Валова вытягивается. Он сонно хлопает глазами и обводит взглядом стоящие у двери чемоданы.
– Эль, ну какого черта, а? – запрокидывает лицо к потолку.
– Это я должна у тебя спросить. Какого черта ты угрожаешь Пятсу судами?
– Ах, вот оно что. Этот мудак тебе еще и нажаловался.
– Нажаловался, да. И вот что я тебе скажу, Юр, если ты сунешься к Матиасу с иском, если подвергнешь Мишку такому испытанию…
– Какому испытанию? Брось. Ему два. Он ничего не понимает!
– Так ему объяснят. Поверь, найдутся «добрые» люди. И как ты тогда ему в глаза смотреть будешь, а, Юра?
– Тебя послушать, так я чудовище! Но ты попробуй поставить себя на мое место!
– Твой материал не был использован, а ты из-за того, что просто не можешь с этим смириться, готов протащить нас через ад и даже не задумываешься, что с той стороны есть свои интересанты.
Юра хмурит брови, не сразу понимая, на что конкретно я намекаю.
– Ты про Мишкиного донора, что ли?