Лекарство от одиночества
Шрифт:
Выписывают меня аж на девятый день. И хоть я не просила, Жорка приезжает меня встречать.
– Ты как? – почему-то хмурится он, окинув мою фигуру въедливым взглядом.
– Счастлива вырваться на свободу, – равнодушно пожимаю плечами. – Ужасно надоело сидеть в четырех стенах.
– Да? Тогда, может, ко мне? На выходные.
– Жора…
– Ничего такого. Пожарим мяса, посидим на свежем воздухе, Мишка на батуте поскачет.
– Ты купил батут? – удивленно округляю глаза.
– Аха, – кивает Бутенко,
Соглашаясь, трясу головой. Дыхание перехватывает. Воздух застревает в бронхах, так и не опустившись ниже, болезненно распирая горло.
– Конечно. Какой ребенок их не любит?
– Я так и думал. Так что?
– Мишка может разболтать, где мы были, – бормочу я, отворачиваясь.
– Ну и пусть. Я не собираюсь ни от кого прятаться. По-хорошему мне давно надо было поговорить с Юрой. Только пока было не до этого.
– Не напоминай.
– Слушай, тебя это все не коснется. Я не позволю.
– Ну да, – устало вздыхаю. – Заткнешь рот всем сплетникам?
– Нет. Но вряд ли сплетни тебя коснутся, пока ты будешь на больничном. А мы с Валовым взрослые мужики. Справимся.
– Я ж не буду на больничном всю жизнь.
– Эль, у людей короткая память. Сегодня они моют кости одним, а уже завтра находят более интересный повод посудачить.
– Более интересный, чем наш? – с губ срывается веселое фырканье. – Это еще постараться надо.
Жорка тоже улыбается, скосив глаза вниз.
– Что? – переспрашиваю я.
– У тебя, кажется, талия поплыла.
– Да?
Машинально касаюсь рукой живота, не став досматривать все оттенки эмоций, написанных у Жорки на лице. Слишком сладкие они. И одновременно с тем горькие. Ведь по правде я не с ним совсем хотела бы их разделить.
В саду меня встречают так, словно я с войны вернулась. Еще бы. Неделю Мишку забирали бабушки с дедушками и… отец. О, да. К Валову у меня ноль вопросов.
– Ой, а у тебя же кресла нет, Жор!
– Обижаешь.
Бутенко выходит и достает из багажника новенькое навороченное автокресло. И во мне это отзывается очередной теплой волной.
– Зачем ты тратился? Ну, вот сколько там раз оно понадобится?
– Много. Или ты думаешь, я так быстро от вас откажусь? – хмыкает Бутенко, скосив на меня взгляд. А я, не зная, как реагировать, закусываю губу. Ведь честней всего по отношению к Георгию было бы признаться, что на отношения со мной у него нет шансов. Но он так старается, что я не могу. Вместо этого я пересаживаюсь к сыну назад. И всю дорогу до нашего дома, а потом и до дома Георгия, мы с Мишкой болтаем обо всем, что с ним произошло, пока меня не было.
– А мой блатик тут? – тычет Мишка пальчиком мне под ребра. Я невольно бросаю взгляд в зеркало заднего вида и залипаю в черных Жоркиных глазах.
– Или сестричка, – сдвигаю маленькую ладошку чуть ниже.
– Дочку хочешь?
Мы впервые об этом говорим. Веду плечом, вдруг осознав, что все это время была в таком стрессе, что о поле ребенка даже и не задумывалась. А ведь меня мог ждать сюрприз, который полностью исключало ЭКО. Там я с первых дней знала, что ношу сына.
– Не знаю. С одной стороны, да. С другой… С парнем я хоть уже знаю что делать. А ты? – спрашиваю, поддерживая разговор, притворяясь, что мы – счастливые родители, которые ждут ребенка, а не совершенно чужие друг другу люди и тем самым создавая для нас иллюзию нормальности.
– Я бы дочь хотел. Сын у меня уже есть, – огорошивает Бутенко. Я вздёргиваю брови. Нет, ну а что? Он ведь никогда не рассказывал о своей прошлой жизни. Было глупо думать, что в его возрасте Георгий не был женат и не обзавёлся потомством. – Мы когда пол узнаем? Примерно недель через семь?
– Да, где-то так. Не терпится?
– Надо ж успеть ремонт сделать.
– Ты собираешься делать ремонт?
– В его комнате. Или ее.
– Серьезно, будешь так заморачиваться?
– А что тебя удивляет?
Он…. Наверное, больше всего меня удивляет он. Но этого ведь не скажешь. К счастью, избавляя меня от ответа, мы, наконец, доезжаем до цели. Я выхожу, и пока Георгий открывает ворота, помогаю Мишке выбраться из машины. Верчу головой по сторонам, ошеломленная открывающимися красотами. Краски настолько яркие, что режет глаз. Золото берез, багрянец рябин и ильмы, все оттенки охры и зелени мхов, укрывающих отвесные склоны – нет ничего красивее.
– Миша, давай, опускайся на землю. Маме нельзя тебя таскать.
– Хочу на ручки! – куксится сынок.
– Тогда иди ко мне.
Жора раскрывает объятия, и Мишка послушно перебирается в его руки. Правда, хватает его ненадолго. Стоит парню завидеть батут, как он начинает извиваться ужом, требуя немедленно поставить его на землю.
– Неугомонный, – улыбается Георгий.
– Да.
Идем рядышком за Мишкой вглубь территории. Перед глазами расстилается бескрайний океан. Лазурные волны в белоснежных шапках пены, разбиваясь о камни, взмывают вверх миллионами сверкающих брызг. А по округе, словно эхо осени, разносится шум прибоя.
– Вчера сюда приплывали косатки. Вон там целая стая гоняла сивучей.
– Да ты что? – восхищаюсь я.
– Угу. Хочешь, здесь ужин накрою? Вдруг еще приплывут.
– Хочу.
Тем более что в дом идти у меня совсем нет желания. Стыдно вспоминать, чем закончилась наша последняя встреча.
Жорка устраивает меня в садовом кресле и уходит за толстым пахнущим горькими травами пледом.
– Закутайся.
– Может, тебе помочь?
– Сиди.
Вечер идет своим чередом. Жорка разжигает очаг, накрывает на стол. Мишка носится вокруг – все ему интересно.