Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии
Шрифт:
Наука пошла как раз по пути выявления таких простых элементов, или сущностей, которые элиминируют то, что Аристотель называл действенностями, качествами, или индивидами, и оставила их как нечто необъяснимое. Эта процедура разложения на части (причем на мыслимые, не обязательно реальные части) у Декарта, в науке Нового времени, была выделением таких простых качеств, которые являются одновременно и первичными. В отличие от вторичных качеств, которые нам только представляются, кажутся в силу того, что мы, скажем, ощущаем сладкое, горькое (это все вторичные качества), первичные качества — это форма, движение, протяженность. Так вот, сводя к элементам и потом из них объясняя составные явления, наука вообще запретила разговор о силах, о действенностях, которые сами по себе были бы присущи вещам и имели бы некое имманентное значение и содержание. Движение, форма — они всепроникающие и в этом смысле универсальные [качества], и они могут быть соединены, как они соединились у атомистов в символе атома, который есть представитель качеств, пронизывающих все предметы. Тем самым снимается и остается неразрешимой как раз проблема индивидуальности.
В мире новой и новейшей философии и науки (начиная с XVII века) нет качеств и индивидуальностей в смысле Аристотеля. Наука строится как бы ценой дереализации реальности. Как ни парадоксально —
И понадобился такой ученый, как Гюйгенс, который, поясняя, о чем рассказывает наука, сказал примерно следующее: соприкасаются и ударяются не атомы, но тела, а соприкосновением атомов объясняется соприкосновение тел. Если мы ввели некие способы объяснения посредством атомов, ввели их на основе определенных правил введения понятий, ввели для пояснения, объяснения наглядно видимых столкновений тел (а сталкиваются именно тела), то мы не можем от этих атомов ожидать наглядных свойств сталкивающихся тел. Ведь посредством введения атомов мы объясняем некое пространство, в котором есть возможности столкновения тел, то есть вводим рациональный закон организации этого пространства. А столкнутся-то тела, столкнутся своими частями, в этих частях будет изменение состояний и так далее. То, что мы воспринимаем, что фиксируется нашими чувствами, — это то, что существует, а наука (атомная, или корпускулярная, теория соударения тел) рассказывала не об этом, она вообще не рассказывала о существующем. Чтобы понять реальность, нужно ее сначала дереализовать и потом твердо помнить, что введенные понятия формулируют рациональные законы относительно возможностей (или потенций) этой дереализованной реальности и что нельзя от них требовать той наглядности, с какой мы воспринимаем существующее. Атомная теория вовсе не утверждает, что соприкасаются и соударяются атомы. Соприкасаться, соударяться будут тела, а атомы принадлежат к тому дереализованному пространству, где возможности соударяющихся тел описываются таким образом, что для них можно получить некоторое описание или формулу: рассчитать скорость, изменение состояния, энергию и так далее.
Конечно, по сравнению с таким описанием язык Аристотеля обладает плотностью реальности, плотностью существования, и одновременно эта плотность существования и реальности научно непонятна. Как быть с индивидами, мы не знаем. Очень интересные рассуждения в этой связи приводил в свое время Шрёдингер (один из крупнейших физиков XX века, один из основателей квантовой механики). Он, кстати, в этой связи ссылался на греческую философию, приводя в качестве примера и опоры для своего рассуждения отрывок из Демокрита, где происходит воображаемый диалог между Разумом и Чувствами[110]. Если вы помните, Разум должен говорить Чувствам, что сладкое — по примышлению, горькое — по примышлению, красное — по примышлению, зеленое — по примышлению, а в действительности — только атомы и пустота[111]*. На что Чувства отвечают Разуму: зря ты так заносишься, ведь к тому, к чему ты пришел (к выводам, к которым ты пришел), ты пришел на основе заимствования у нас, у Чувств, у Восприятия. И Шрёдингер далее комментирует: дело в том, что в той картине, которую опишет Разум, а сделает он это, отправляясь от данных Чувств, — в этой картине для того, что показывают чувства, места не будет. Отчасти это я и называл дереализацией реальности.
Например, мы строим теорию света, отталкиваясь от некоторой совокупности фактов, или явлений, восприятия света, берем ее за основу, но то, что мы рассказываем о световых волнах на языке науки, ни в одном пункте не содержит наших световых ощущений (назовем их условно качествами). То, о чем будет рассказано и к чему мы шли, анализируя совокупность световых ощущений (структура световых волн), этих ощущений нигде, ни в одном пункте не содержит, и, как бы мы ее ни растягивали, мы нигде не придем к ощущению. Более того, окажется, что при иначе организованной чувственности (и неизменной физической картине) то, что одни существа воспринимают как свет, другие будут воспринимать как звук. И описываемая картина научна в той мере, в какой она ни в одном своем пункте не содержит качеств. Но, простите, мы шли к ней все-таки на основе так называемых наблюдений, экспериментов, в которых фигурировали все наши чувственные состояния... куда они исчезли?! Мы пришли к картине, от которой не можем вернуться назад к этим чувственным состояниям, более того, картина остается научной, рациональной в той мере, в какой она как раз не содержит в себе никаких этих качеств, и по одной простой причине: формулируемые физические законы должны быть универсальными, то есть они не должны зависеть от случайности, что их наблюдает именно человеческое существо, а не какое-нибудь другое, не марсианин. Например, законы Максвелла сформулированы так, что допускают волны любых частот, а допущение волн любых частот есть одновременно наша мысль о них: мы знаем, что есть волны разных частот, а не только тех, которые доступны разрешающей способности нашего аппарата восприятия. Следовательно, сама теория частот света в той мере, в какой она формулирует закон, сформулирована независимо от нашей способности восприятия, не содержит в себе этих качеств.
Но ведь интенсивности и качества существуют! Более того, по теории Аристотеля, оказывается, что они являются самым существенным строительным кирпичиком мира. Например, если мы движемся во времени вперед к какой-то
Аристотель как бы утверждает, что даже мысль нельзя породить мыслью, — все рождается только бытием. Это парадоксальная вещь, но это реальный вывод всей античной философии, если организовывать ее вокруг продумывания того парадокса, о котором я говорил. Подчеркиваю: ведь мы считаем, что мысли рождают мысли, что мысли — некоторые ментальные бестелесные существа, а если продумать, то окажется, что просто голой мыслью нельзя породить даже мысль. Поэтому во всякой грамотной философии понятие, категория «бытие» и учение о бытии занимают самое решающее место, в том числе в силу интуиции, или ощущения, что... В нашем изложении, в логических учениях мы можем показать силлогизм, в котором одна мысль вытекает из другой. Мысль — что это такое? Мысль — это мысль, это не вещь, назовем условно «голая» мысль, «бесплотная». Так вот, даже мысль не порождается голой мыслью, хотя, казалось бы, сам Бог велел мысли порождаться мыслью. Нет, тут еще должна быть, как выражается Аристотель, мысль мыслей, как должен быть порядок порядков, закон законов, или, как мы говорили в контексте атомизма, движение движения. И мысль мыслей, порядок порядков, закон законов намертво замкнуты античной мыслью на бытие, в аристотелевском варианте они замкнуты и на действенность, или интенсивность, и на качества, и на индивидуальность.
В современной науке есть черты, которые могут быть интерпретированы, условно конечно, как некоторый ход назад, как возвращение, частичное, или по каким-то пунктам, к Аристотелю. Скажем, некоторые парадоксы и проблемы в квантовой механике и в теории относительности похожи на то, как Аристотель занимался решением проблемы качеств, интенсивностей, действенностей, индивидуальностей и так далее. Но о том, насколько глубоко это сходство, сейчас очень трудно судить, а более подробный рассказ об этом потребовал бы от меня гораздо большего времени и к тому же введения понятий из физики, которые очень усложнили бы для вас дело. Поэтому я не буду в это вдаваться, а просто помечу, что видимость такого процесса, идущего по гребню проблемы индивидуальностей, индивидов, намечается и существует.
Будучи назывателем и многое назвав, Аристотель, впившись своим детальным, цепким и в то же время глубоким взглядом в движение мысли вокруг предмета (он вовсе не был простым описателем и классификатором, хотя и не был таким трагическим мыслителем, как Платон, но был мыслителем родственной ему глубины), фиксировал и называл все коленца, шаги этой мысли. Наработав кучу понятий, Аристотель свихнул мозги последующим поколениям.
Есть судьба у философии, так же как она есть у вещей. Я имею в виду, что на философию тоже распространяются законы, которые формулирует сама философия, в том числе закон, который я условно называл законом усилия, то есть законом непрерывного заново рождения. А он в человеческой жизни всегда нарушается. Мысль о законах появляется у человека только потому, что есть беззаконие, то есть возможность отклоняться от законов; когда она есть, тогда существа, отклоняющиеся от законов или имеющие такую возможность, начинают думать о законах. Я говорил, что непорядок, хаос есть норма, сама собою устанавливающаяся, а порядок, истина и так далее — это ненормальное состояние. В философской мысли тоже есть определенного рода порядок, и, если мысль сохраняется, — это чудо. В том числе и мысль Аристотеля: чтобы она сохранялась, нужно было ее непрерывное рождение. Но люди вокруг не непрерывно рождают, ведь надо очень много работать, а люди ленивы, это нормальное состояние человеческого существа. И поэтому все, что существует как порядок или истина, может быть порядком или истиной, только непрерывно рождаясь, и только так может удерживаться. Как говорил Декарт, истинна только сильная мысль. (Я отвлекаюсь, но это уже завершающие аккорды, и мне самому даже хочется отвлечься от этих материй.)
Кстати, эту же мысль потом повторил еще один непонятый философ. Я сказал, что всякая философия, раз вспыхнув в виде истины, сразу погребается под слоем нормы, то есть глупостей и прочей нормы. Это ощущение интенсивной стороны истины (мысль — сильная мысль) на своем языке, в свою очередь непонятом, высказал Ницше, эта идея вынесена даже в название его основного, так и не законченного произведения, переведенного на русский язык странным образом — «воля к власти». И естественно, мы опять сидим глубоко в компоте, причем в столовском, в жидкости, в которой плавают сухие огрызки яблочной кожуры. Что такое «воля к власти»? То, о чем говорится в этой фразе: воля к власти — хочу властвовать и должен иметь волю к власти, но наше понимание не имеет абсолютно ничего общего с тем, что сказано в этой философеме. Во-первых, неточен перевод (это не упрек переводчику, а просто это невозможно перевести на русский язык): в немецком тексте стоит Macht[112] (во французском варианте puissance): это слово, которое имеет в себе оттенок силы, а не власти. В немецком Macht есть и сила, и власть, но для власти в немецком языке существует отдельное слово, следовательно, перевод должен быть таким: воля к силе, к сильному состоянию. Только в сильном состоянии рождается достоинство, мысль, истина и так далее. Когда мы не в сильном состоянии, мы мыслим плохо, более того, и поступаем плохо, ведь греки не случайно говорили, что раб есть раб — это человек, который не решился умереть. Война, как говорит Гераклит, есть условие всего. Сильный — это держание состояния.