Лемминг
Шрифт:
Дворник работал туго, елозил по стеклу с влажным скрипом, а дождь все усиливался. Барон Норберто Мария специально выбрал улицу, которая была заполонена приезжими машинами. С трудом припарковавшись у края, стал он смотреть на
И эту улицу он знал в ее лицо, неповторимое у каждой из улиц города, доверенного ему, знал ее имя, знал ее дома, знал людей, он, младший потомок обедневшего рода, добровольный летописец городской истории, бесплатный архивариус и бездарный бургомистр. Простите эти безликие машины, люди. Прости этих людей, город. Прости хотя бы по праву старшинства, ибо под тобой добрый десяток метров праха из пращуров, их скарба, их молитв, любовей и желаний. Они не видят вглубь, город, как иногда умею видеть я. Они не могут сойти в твои глубины, где одна только правда голых, необлицованных черепов, где даже малый камушек расскажет без прикрас все, что будет, ибо когда-то случайно попал в желудок твоего прапрадеда вместе с кабаньей ляжкой и, варясь в желудочном соку, обрел дар прорицать и мудрость, какую не сыщешь под солнцем. Что им до того, город, что их не будет, а ты будешь аж через
И он вышел из машины и пал на колени, давая ритуальный поцелуй любви и всепрощения строгой мостовой у себя под ногами, в которую еще средневековыми каменщиками был вделан отполированный римский мрамор рядом с неотесанным готским булыжником. Оставаясь на коленях, гладил он, бургомистр барон да Кампофрегозо, каменную кожу своего любимца, и она подрагивала под его ладонью.
Хьелланн смотрел на него из окна своего дома. Он видел поцелуй, который дал бургомистр челу мостовой, видел слезы бургомистра, видел бургомистрову скорбь.
И он не вспомнил про Кромбахера, про журнальный, позабытый им номер, про ресторацию Гердера, когда выходил из дому с убогим чемоданчиком в руках и садился в автомобиль. И даже когда машина Хьелланна сумела втиснуться в медленно ползущий поток других машин, когда поползла с такою же скоростью по направлению к ратушной площади, даже тогда не вспомнил доктор Эварист Хьелланн про данное им обещание.