Лени Рифеншталь
Шрифт:
— Но я предполагаю, могут остаться изолированные группы. Мы не бываем южнее Кадугли. Может быть, отыщутся там?
Они мчались среди высоких трав, утопали в глубоких песках и колесили по размытым водными потоками долинах, все круче взбираясь в холмы Нуба. И вдруг впереди, среди скал, как призрак, возникла группа хижинок, круглых, как пчелиные улья. На скале стояла длинноногая девушка, вертя в руках посох. На ней не было ровным счетом ничегошеньки, кроме нитки красных бус. Лени нашла своих нетронутых цивилизацией нуба! Проехав еще немного, они увидели, как на большом открытом пространстве, окруженном деревьями, две тысячи туземцев водили хоровод, поигрывая копьями и подбрасывая их к вечернему небу. Их фигуры были причудливо раскрашены, что делало их похожими на существа с другой планеты. Подобравшись ближе, Лени смогла разглядеть, как туземцы становятся в круги, каждый из которых заключал в себе пару борцов. Это было празднество,
В эту ночь экспедиция вернулась в Кадугли, но не прошло и недели, как отважные путешественники разбили лагерь невдалеке от деревни. Лени стала терпеливо наблюдать, ожидая, когда туземцы привыкнут к ней. Ждать пришлось недолго. Это были люди из племени месакин-киссайр-нуба — радостные простодушные натуры с честными сердцами и пытливыми глазами. С помощью детишек Лени быстро овладела достаточным словарным запасом, чтобы вести бесхитростный разговор. Ей пришлись по душе невинность и древние обычаи туземцев; но у нее тяжело было на сердце оттого, что это их существование было обречено на исчезновение. Им было не укрыться от давления извне — мусульманское правительство Судана, возмущавшееся их наготою, стало завозить в туземные селения одежду, а вместе с нею и другие соблазнительные приманки так называемой «цивилизации». Пройдет еще пять-шесть лет, и самобытные селения месакинов вроде этого постигнут необратимые перемены.
В эту поездку Лени Рифеншталь провела в Африке десять месяцев, много странствуя, часто в одиночку. Коль скоро у нее было мало общего с археологической экспедицией, она вскоре раскланялась с попутчиками и отправилась в гости к племенам — таким, как шиллук, масаи и другим. Ночевала по большей части просто под открытым небом, не запираясь на ночь в машине и даже не ставя палатку.
Встретив в ходе своих странствий двух своих соотечественников на сафари, она уговорила их съездить в холмы Нуба — правда, убедить их остаться там больше чем на пару недель ей не удалось. По-видимому, к этому времени Лени уже была принята в деревне как своя; ее даже пригласили принять участие в обряде погребения одного из юных борцов, которого ужалила змея. Куда бы она ни направляла путь, даже в одиночку, она никогда не чувствовала страха, и никто не заступал ей дороги. После стольких лет борьбы и унижений в «цивилизованном» мире она испытывала наслаждение оттого, что ходит без боязни куда ей заблагорассудится и что ее принимают как родную только за то, что она есть. Когда она вернулась в Германию, то голова ее была занята только одним: как бы наскрести деньжат и поскорее вернуться к своим любимым туземцам! Она поклялась себе, что снимет фильм об этих милых людях племени нуба, тогда как в ту поездку вынуждена была ограничиться только фотосъемкой. Но тут ее ждал новый удар: отсняв более 200 роликов пленки, она отослала их на родину для проявки. Представьте-ка себе ее ужас, когда она, вернувшись в Мюнхен, обнаружила, что невежественная лаборантка ничтоже сумняшеся вынула из более чем половины кассет непроявлен-ную пленку и оставила на свету!!! Но, к счастью, сохранился материал о нуба — и какой!!! Подборка из этих фотографий, опубликованная в одном престижном немецком фотожурнале, вызвала живейший отклик. За публикацией последовало приглашение прочесть ряд лекций, но отыскать спонсора для съемок фильма было так же трудно, как и всегда, хотя компания «Фольксваген» предоставила ей пару специально оборудованных автомобилей.
Месяц за месяцем она сидела как на иголках в ожидании визы от суданских властей. Но запланированный день отъезда все приближался, а дело ни с места. Тогда она приняла приглашение своего друга немного развеяться у него на вилле в Ибице. Там она встретилась со своим коллегой, кинорежиссером Робертом Гарднером, возглавлявшим Центр по изучению кинематографии при Гарвардском университете. Ему самому доводилось работать в Африке и Новой Гвинее, так что они с Лени быстро нашли общий язык — и вот уже Рифеншталь оживленно выкладывает ему свои планы, сетуя на трудности, которые ей приходится испытывать.
— Тебе бы переехать в Америку, — сказал Гарднер. — Там все куда проще. Тебе обязательно нужно снять этот фильм о нуба, хотя бы на шестнадцатимиллиметровой пленке.
Гарднер с трудом мог поверить в то, что вот такая неожиданная встреча с Лени — чистая случайность. Ведь только что он ездил в Мюнхен, пытаясь разыскать ее! Впоследствии он напишет, что по мере того, как продолжался их разговор, он находил ее все более очаровательной — ее страсть и необузданный энтузиазм были свойственны скорее молодости, чем почтенному возрасту: ведь Лени тогда уже разменяла
— Поживи с нами в Бостоне, — убеждал Гарднер. — Побудь у нас, сколько захочешь. Мы позаботимся о тебе.
Правда, предложение Гарднера не было чистым альтруизмом — приглашение Лени Рифеншталь с лекциями в университете было ярким пером в его шляпе. Конечно же, это будет так познавательно для его студентов! Кроме того, это совпадало с ее планами — журнал «Нэшнл Джеографик» и компания «Кодак» заинтересовались ее африканскими фотографиями. Двое из друзей Лени охотно оплатили ей поездку в Новую Англию [84] ; с помощью Гарднера она заключила контракт на фильм о племени нуба с компанией «Одиссей продакшнз». Прибегнув к своему привычному оружию — увещеваниям и слезам, — она выхлопотала-таки разрешение на съемку у суданского посла в Вашингтоне. К сожалению, это стоило ей ценного контракта на статью для «Нэшнл Джеографик»: отправившись хлопотать о разрешении на съемку, она не попала на деловую встречу с представителями журнала, на которой мог быть подписан контракт. В общем, дороговато встало ей это разрешение, но она была довольна: до поездки оставалось менее двух недель.
84
Новая Англия — район на северо-востоке США, главный экономический центр Бостон.
Как и следовало ожидать, съемки пошли далеко не гладко. Отнюдь не облегчили жизнь Лени форс-мажорные обстоятельства — предпринятая в стране попытка государственного переворота, — но и без того хватало проблем. Заболел и не поехал в экспедицию лучший кинооператор. По прибытии в Кордо-фан выяснилось, что несколько лучших борцов, которых Лени собиралась снимать, попали в кутузку за кражу коз. На завершающем этапе экспедиции были украдены камеры у самой Лени; но все это можно было счесть за пустяки по сравнению с двумя тяжелейшими ударами, которые ожидали великую женщину на этом этапе ее жизни. Пока она находилась на съемках в холмах Нуба, ушла из жизни ее горячо любимая мать 84 лет; телеграмма с печальным известием застряла в пути, и Лени, сорвавшись с места в самый разгар съемок, прибыла уже после похорон. Ее скорбь была отягощена чувством вины, что ей так и не пришлось разделить с матерью ее последние часы… Лени ничего не оставалось, как возвратиться в Африку, взяв с собою нового ассистента оператора.
Когда несколько недель спустя она снова прибыла в Германию, там ее ждал новый удар. В гейеров-ских лабораториях умудрились испортить солидное количество материала, отснятого на новейшей высокочувствительной пленке Ektachrome ER; — драгоценные сцены единоборств и церемониалов оказались окрашенными в зеленый, как у салата-латука, оттенок. Но и тот материал, который был проявлен по всем правилам, оказался малопригодным: его отпечатали без цифр по краям, что делало почти невозможным монтаж. В общем, показать американским партнерам оказалось нечего. Отношения с «Одиссей продакшнз» оказались непоправимо испорченными, равно как и с гейеровской студией. Надежды на то, что этот фильм обеспечит ей новые заказы в Америке, как ей то было обещано, рассеялись как дым. И уж тем более не находилось для нее работы в Германии. Ради чего тогда все эти годы беспрестанной борьбы?
Она всерьез подумывала о том, чтобы плюнуть на все и отправиться на постоянное жительство к своим туземцам племени нуба. Перспектива, что там ее настигнет тяжелая болезнь, а то и смерть, не страшила ее. «Мне легче будет окончить дни мои среди милых туземцев нуба, чем здесь, в большом городе, где я веду одинокую жизнь», — рассуждала она. Лени знала, что там в случае ее кончины каждый из соседей пожертвует свою самую лучшую корову на ее поминки — во всяком случае, так они сказали ей в шутку. Она с тоской вспоминала, что с туземцами нуба она смеялась больше, чем за всю свою остальную жизнь. Но сердцем чувствовала, что переживет этот первобытный рай, которым так восхищалась. Он исчезал на глазах.
Так или иначе, но ей все же удавалось раздобывать деньги на поездки в Африку и назад вплоть до конца 1970-х. Больше всего повезло ей перед экспедицией ноября 1968 года, когда представитель автомобильной промышленности предоставил ей автомобиль со всеми четырьмя ведущими колесами. Теперь она надеялась отыскать себе такого компаньона, который умел бы (о, не слишком ли призрачна такая надежда?) не только снимать на камеру, но и ухаживать за машиной и чинить ее… Кто-то присоветовал ей Хорста Кеттнера — скромного, вполне серьезного кинооператора и бывшего автомеханика, судетского немца, выросшего в Чехословакии. Он ничего не знал ни о Лени, ни о ее работе; но, страстно желая увидеть собственными глазами Африку, был только рад стать ее ассистентом и «мускульной силой» — пусть даже за одну только еду, без жалованья!