Ленин (Глава 1)
Шрифт:
Зеньковский не сгустил краски. Он лишь подтвердил то, что писал сам Ленин в своем философском труде: «Идя по пути Марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи»{23}.
Другими словами, философы и ученые фактически лишь те, кто придерживается марксистской методологии. Абсурдность такого вывода сразу обесценивает ленинские философские изыскания, хотя в области гносеологии есть некоторые положения, сформулированные В.И. Ульяновым, которые идут в русле общепринятого научного знания. Но сама категоричность
Вся ленинская философия, по сути, имеет целью разделить мыслителей на «чистых» и «нечистых», материалистов и идеалистов. Именно для этого так много муссируется «основной вопрос философии», каковым он едва ли является и лишь придает привкус пропагандистского, даже классового деления в области общественной мысли. Думаю, действительная заслуга Ленина в этой области заключается в придании философии социального характера, но сделано это, к сожалению, с целью разделить «философов на два больших лагеря». Большевистскими призывами выглядят ленинские заклинания не верить ни одному буржуазному профессору в области философии. Ведь они – «ученые приказчики теологов»{24}.
Поражает настойчивость Ленина доказать, что та философская школа, которая допускает существование религии, не является научной. Если общенаучные рассуждения Ленина можно принимать или не принимать, считать их удачными или неудачными, что является обычным делом в философской литературе, то провозглашенный принцип партийности для философского анализа естествознания сразу выводит читателя за рамки науки в область идеологической борьбы и большевистских оценок.
Еще меньшее значение имеет труд «Философские тетради», представляющий ленинский конспект работ как ряда философов-классиков, так и менее известных ученых. Даже сам Ленин не придавал им самостоятельного значения, называя «тетрадками по философии», мыслями «для себя». Это комментарии и идеи, возникшие у внимательного и пристрастного читателя, каким был Ленин, «по поводу» прочитанного.
Верно заметил Бердяев, что Ленин «по философии читал исключительно для борьбы, для сведения счетов с ересями и уклонами в марксизме. Для обличения Маха и Авенариуса, которыми увлечены были марксисты-большевики Богданов и Луначарский, Ленин прочел разную философскую литературу. Но у него не было философской культуры; меньше, чем у Плеханова. Он всю жизнь боролся за целостное, тоталитарное мировоззрение…»{25}.
Последнее замечание Бердяева, по-моему, очень метко характеризует философскую сущность интеллекта вождя русских большевиков. Безоговорочно приняв социально-политическую и философскую доктрину Маркса (действительно крупный шаг в истории мировой общественной мысли), Ленин тем самым обрек себя лишь на догматическое комментирование выдающегося учения. Ни одна социально-политическая теория не может быть универсальной, глобальной, надвременной. Но именно в такую превратил марксизм Ленин.
Впрочем, Бердяев, Степун, Франк и некоторые другие российские мыслители могли со временем считать, что им повезло. Когда Ленин в марте 1922 года прочел сборник статей «Освальд Шпенглер и закат Европы», подготовленный этими авторами, он пишет записку управделами СНК Н.П. Горбунову, в которой называет книгу «белогвардейской» и поручает поговорить о ней с заместителем председателя ГПУ И.С. Уншлихтом…{26} Философов не расстреляли за «белогвардейские» убеждения, что было нормальной практикой того времени, а лишь изгнали из отечества.
Философская грань интеллекта Ленина была сильной в своей убежденности, но явно догматичной. Абсолютная уверенность в том, что «философия Маркса
Для Ленина очень много значило, говорится ли о данном предмете, явлении что-либо у основоположников марксизма. С ленинских времен почти до дней настоящих у коммунистов главный аргумент в споре – соответствующая цитата, подходящая к случаю идея, конкретное «указание» классиков.
Критикуя меньшевика Н.Н. Суханова, Ленин в одной из последних своих работ писал: «Для создания социализма, говорите Вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну а почему мы не смогли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали Вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?»{29}
По Ленину, если в Марксовых «книжках» это не возбраняется, то можно «исторический порядок» делать любым.
Ленинский интеллект, что касается теоретического отражения действительности, не был загадочным, ибо здесь властвовали догматизм, одномерность, однозначность марксистских выводов.
«Социализм», созданный Лениным, даст наиболее универсальную – тоталитарную – форму бюрократии и догматизма. Впрочем, в кое-каких их неистребимых проявлениях Ленин успел убедиться еще при своей жизни. Десятки, сотни его распоряжений о показательных процессах, судах, расправах с бюрократами, «дураками» не дали положительного результата…
Догматическая узость ленинского интеллекта выразилась и в том, что для него основной социальной общностью был класс. Он был певцом рабочего класса, хотя отводил ему лишь роль основной силы его партии. Проблема личности, ее прав и свобод всегда стояла у Ленина на третьем – десятом местах. Классовая апологетика доведена Лениным до социального расизма. Свои собственные взгляды Ленин с поразительной настойчивостью внедрял в своей партии, а с ее помощью распространял и в Советской России. «Это и есть, – писал Бердяев, – диктатура миросозерцания, которую готовил Ленин»{30}.
Эстетическая грань интеллекта Ленина была менее деспотичной. Может быть, она просто стояла дальше от политики, чем правосознание и философия? А может быть, потому, что Ленин не чувствовал себя здесь корифеем? Трудно сказать, однако в основном он был более терпим к эстетическому «еретичеству». Бердяев, возможно, преувеличил, назвав Ленина «отсталым и элементарным человеком» в искусстве, но в целом был недалек от истины.
Ленин был типичным «потребителем» искусства с весьма консервативным вкусом. Но круг его знакомства с литературной классикой весьма широк. Естественно, больше всего он цитирует и использует в своих произведениях Чернышевского – более 300 раз! – против, кажется, двух раз Достоевского. Наиболее часто обращается Ленин в своем политическом творчестве к Грибоедову, Крылову, Салтыкову-Щедрину, Гоголю, Тургеневу и всего несколько раз к Пушкину, Лермонтову, как мы уже сказали, Достоевскому, Толстому (хотя есть специальные статьи о нем){31}.