Ленин (Глава 1)
Шрифт:
– Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы в идеале против всякого насилия над людьми…{55}
По словам Горького, в одной из его бесед с Лениным вождь большевиков заявил:
– Нашему поколению удалось выполнить работу, изумительную по своей исторической значительности. Вынужденная условиями жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Все будет понято, все!{56}
Согласен, со временем понято будет все.
Ленин, уверовав в свою исключительность и избранность (конечно, никогда и нигде не заявляя об этом), свою «роковую» деятельность сопровождает выражением полной уверенности в своей политической и исторической правоте. Достаточно пролистать многочисленные тома переписки, записок, писем, телеграмм, как воочию убеждаешься: Ленин категоричен, как Мессия. Он верит, что его распоряжения единственно верны и спасительны для революции. Его интеллект господствует над умами соратников.
«Н.Т. Горбунову.
Поручаю Вам проверить, на основании каких законов и правил зарегистрировано в Москве, как сообщается в «Известиях» от 5 февраля, свыше 143 частных издательств, каков личный состав ответственных за каждое издательство…
Переговоры так же секретно о том, в чем состоит и как организован надзор за этим делом со стороны Наркомюста, РКИ и ВЧК. Все строго конфиденциально…»{57}
Если накануне революции Ленин трубил о свободе слова, печати, то теперь считает, что он и его партия могут и должны полностью определять: что люди должны читать, какой информацией пользоваться.
Безапелляционность его суждений в политических делах (а вся жизнь для него была окрашена только в политические цвета) стала со временем чем-то вроде нравственной нормы. Порой создается впечатление, что, «перепутав Добро и Зло», Ленин видит именно в традиционных добродетелях российского народа угрозу революции. Выступая 23 апреля 1924 года, Троцкий припоминал, что «Владимир Ильич говорил: «Главная опасность в том, что добер русский человек». И когда отпустили генерала Краснова, кажется, один Ильич был против освобождения, но, сдавшись перед другими, махнул рукой…»{58}
Это был человек иной морали, не общечеловеческой, не российской, не христианской. Самое интересное, что лидер с новой моралью сделал как бы сам себя. Ничто внешне не указывало, что Ленин не похож на других. Со стороны могло показаться, что это мелкопоместный барин с доходами средней руки. Ленин не любил «общежитий», «коммун», как свидетельствовал Валентинов. Он не переносил, когда «окна и двери не запираются и постоянно открыты на улицу». Он был скрытен. Он не
Ленина всегда раздражали бытовые неудобства, необходимость решать множество мелких партийных дел. Он любил отдыхать. В своем письме И. Арманд, с которой был наиболее откровенен во всех вопросах, отправленном в мае 1914 года, он пишет: «Как я ненавижу суетню, хлопотню, делишки и как я с ними неразрывно связан!! Это еще лишний признак того, что я обленился, устал и в дурном расположении духа. Вообще я люблю свою профессию, а теперь я часто ее почти ненавижу…»{59}
Ленин уже уверовал, что революционер-эмигрант – это «профессия».
Я никогда не слышал утверждений, что советские диссиденты, вынужденные покинуть СССР и изобличать коммунистический строй из-за рубежа, считали свое гражданское занятие, зов совести профессией.
Для Ленина со временем любимой станет профессия «вождя», только жаль, что она связана с хлопотами, заботами, склоками…
Ленин любил хорошо поспать, поесть. Любил отдыхать. Письма из-за границы полны упоминаниями, что они «готовятся поехать отдыхать» или уже где-нибудь отдыхают в горах.
Еще до болезни в Москве Ленин чаще других членов Политбюро брал неделю-другую для отдыха, не любил, когда нарушались его планы в этом отношении. Рукой Сталина написана записка на одном из заседаний высшей партийной коллегии: «Можно ли завтра часов в 12 устроить совещание? Если согласны, сообщу Троцкому. Сегодня уже поздно». Ленин тут же отвечает: «Нет. Завтра я отдыхаю и уезжаю»{60}.
Даже в ходе Гражданской войны и тем более после Ленин отдыхал по нескольку раз в году. Иногда это было по его инициативе, иногда по настоянию врачей.
Например, врач Гетке в августе 1921 года пишет в ЦК, что ввиду сильного переутомления Ленина следует «освободить его от всякой обязательной работы в течение не менее месяца, причем срок этот может быть продлен». Врач рекомендовал «прекратить телефонные переговоры», «посещение заседаний» и т. д. Немного позже, в этом же году, Ленин сам берет еще один отпуск, который продлевает затем на две недели, затем еще…{61}
Организм вождя, сформировавшийся на протяжении десятилетий в режиме свободной, вольной деятельности, явно давал сбои и не выносил перегрузок. Ленин все чаще и чаще покидал работу и ехал за город.
Ленин, живя за границей, был весьма внимателен к своему здоровью, при каких-либо беспокойствах тут же посещал врачей{62}. В списках зарубежных докторов числятся разные специалисты, в том числе и по нервным болезням.
Ленин был весьма аккуратен. На его рабочем столе всегда был порядок. Не терпел богемных замашек некоторых социал-демократов из России, подвизавшихся за границей. Бросив курить в юношестве, под влиянием матери, никогда больше не попадал в сети этого соблазна. Более того, не мог терпеть курение в своем присутствии.